Заочный круглый стол. Ответы Бориса Акунина, Виктора Есипова, Александра Силаева, Андрея Столярова, Андрея Пионтковского, Надежды Серединой, Глеба Шульпякова

Мы разослали членам ПЕН-Центра несколько вопросов, на которые ответили все желающие.

 

1) Допускаете ли вы для себя возможным "сотрудничество" с тем, что принято называть "властью"? При каких условиях это возможно? При каких условиях это оказывается для вас невозможным?

2) Что такое в вашем понимании сегодняшняя "власть"? Нужно ли разделять "государство" и "режим", страну" и "власть"? Как у вас это разделение происходит (если происходит) лично у вас?

3) Как вы расшифровываете для себя понятие "внутренней эмиграции"? Есть ли у вас какие-то личные рецепты обособления от того, что вам не нравится в обществе? Как можно продуктивно (без особых жизненных и творческих потерь) пережить то, что получило название "нового застоя"?

 

 

 Борис Акунин

1) Мне кажется, что вступать в какое-либо общение с властью становится невозможно, когда режим в стране становится полицейским – то есть рассматривает арест в качестве главного средства борьбы с инакомыслием. В такой ситуации всякий разговор с властью на иные темы кроме немедленного освобождения политзаключенных, по-моему, отдает коллаборационизмом. Впрочем, каждый литератор вправе решать эту непростую проблему согласно собственным представлениям о пределах допустимого.

2) Для меня страна Россия и государство Россия – совсем не одно и то же. Страну я люблю, и она у меня прежде всего ассоциируется с культурой, языком, друзьями. К государству я отношусь по-разному, потому что оно и было разным в разные эпохи. К «путинской» России я отношусь плохо, считаю это государство тяжело больным, нуждающимся в лечении, и очень хотелось бы, чтобы в лечении не хирургическом.

3) «Внутренняя эмиграция» писателю дается легче, чем беллетристу, потому что первый может писать в стол, а пишущий в стол беллетрист – это оксюморон. Поэтому, если такое несчастье случится, я перестану писать беллетристику и буду писать всерьез. Может, так оно выйдет и к лучшему. В любом случае литераторам, людям, которым для творчества достаточно букв алфавита, в такой ситуации много проще, чем режиссерам, актерам, музыкантам, журналистам. А впрочем, я не думаю, что у нынешнего режима хватит запаса прочности на длительную заморозку общественной эволюции.

Виктор Есипов

1) Сотрудничество с властью признаю возможным только при реализации своих гражданских прав, если власть не препятствует их реализации: ЖКХ, почта, неприкосновенность жилища, оформление юридических документов, гражданские иски, демонстрации и митинги и т.п.;

2) Считаю необходимым разделять страну и власть: любая власть рано или поздно уходит, а страна остается и выбирает себе новую; в нынешней власти нет представителей моего миропонимания, она мне чужеродна и враждебна;

3) Неучастие в пропагандистских мероприятиях власти, в акциях власти, противоречащих понятиям чести и справедливости; защита и помощь подвергшимся гонениям властью.

 

Александр Силаев

1) Я бы восхищался теми, кто может себе позволить не сотрудничать с теми, с кем не хочет. И простил бы тех, кто все-таки, например, пишет агитки за тех людей, за кого никогда не стал бы голосовать (потому что никакой другой журналистики не осталось, а жить каким-то иным трудом человек не научился). Первые по нынешним временам герои, вторые… ну просто люди как люди.

Больше половины рядовой пиар обслуги режима, кстати, режим не любят. В диапазоне от вялого «мне по фиг» до «ненавижу». Сужу по десятку личных знакомых и знакомых этих знакомых. Это грустно, да. Но давайте, как говорил один классик, не будем требовать от несчастных еще и совершенства. Достаточно просто, чтобы на «кривой безразличия» означилось бы что-то вроде добавки за «грязность». Например, такая позиция: «работа на чужих стоит 3000 тысячи долларов, на своих 1000, а писать колонку о чем хочу, могу за 500».

Ну и есть предел «это невозможно в принципе», но у каждого он свой. Можно сказать, что это цинизм, но это просто перевод качества на количество... Проститутка получает больше денег, чем доцент, именно потому, что не так велико желание быть проституткой.

Если говорить обо мне, совсем на чужих я никогда не работал. Повезло. Но меня особо и не искушали.

2) Есть такое политкорректное мнение, что надо разделять, что страна отдельно, государство отдельно, а народ нечто такое, что надо защищать от власти. Это слабая позиция, если говорить философски. Власть имманентна стране и народу, давайте честно. Мераб Мамардашвили, например, прекрасно понимал такие вещи. «Сталин был возможен потому, что по стране в миллионе кабинетов сидел миллион маленьких сталиных». И еще его же известное: «Если мой народ пойдет за Гамсахурдиа, я пойду против своего народа». Пошел, как и сказал. За что и умер в итоге, кстати.

Когда возвращали советский гимн, один большой чиновник (чуть ли не сам Путин, но точно не помню и врать не буду) обронил: «какой народ, такие и песенки». В этой фразе – все объяснение. Элита же прагматична прежде всего. Она рациональнее населения в целом, видит свой интерес, и, если ей это не сильно трудно, отзеркаливает народные пожелания. И, например, если больше половины населения согласны, что за гомосексуализм должна быть ответственность вплоть до уголовной, понятно, что будет делать такая власть.

Вот есть опрос, его проводили двадцать лет подряд: кого россияне считают главными людьми в мировой истории? И там с начала 90-х годов тусуются пять-шесть фамилий: Ленин, Сталин, Гагарин, Жуков, Пушкин, Петр Первый. И в этом весь ответ на то, что у нас происходит. За пределами России великих людей нет вообще. А Гагарин и Жуков меня здесь, честно говоря, пугают даже больше, чем Ленин и Сталин… Вот это сознание и определяет бытие. И Путин здесь не при чем. Точнее, он исполняет лишь функции ретротранслятора и аккумулятора.

Философски слабым мне также, кажется, например сочетание антикоммунизма и русофильства. Видно же, что красная рубашка одним не налазит, а другим в самый раз. Есть книга Давида Беньяминовича Зильбермана «Православная этика и материя коммунизма», апологетичная как к этике, так и к материи. Это последовательно. Также последователен и антикоммунизм, идущий чуть далее… Просто, сказав А, дальше приходится говорить Б, а не 25. Но я отвлекаюсь.

И давайте не будем прикрываться народом. Все либералы здесь, в каком-то смысле, враги народа в его теперешнем состоянии. Это нормально. Первые христиане тоже были врагами того народа, который они застали. Если между народом и истиной выбирать истину, так будет лучше. Тому народу, что будет через сто лет.

3) Прекрасное время подумать о вечном, не так ли? А если серьезно, то здесь, наверное, должны в первую очередь делиться опытом люди, приобретшие этот опыт в СССР. Нынешний авторитаризм, по сравнению с советским, мне все равно кажется очень бархатным, хотя вряд ли это его заслуга – прессинг ослабляется благодаря технологиям, экономическим реалиям и т.д.

 

Андрей Столяров

1) Мне приходилось «сотрудничать с властью», поскольку я выполнял заказы ведомств и министерств по социальному проектированию. Никаких условий мне никто никогда не ставил – я писал то, что думал, не обращая внимания на текущую политическую конфигурацию. Такое сотрудничество я назвал бы «техническим», если, конечно, его вообще можно классифицировать как сотрудничество.

Зоной риска, на мой взгляд, является сотрудничество идеологическое. Здесь всегда трудно понять: писатель хвалит власть, потому что искренне убежден в ее правоте или потому что надеется извлечь из этого некие преференции. То же самое, впрочем, можно сказать и про демонстративное несотрудничество. Острая критика власти может приносить не меньшие выгоды, чем идеологическое слияние с ней.

Мне представляется, писатель должен «держать дистанцию». Он не должен быть ни «грантовым демократом», ни «кадровым патриотом». Он обязан высказывать мнение независимо ни от чего. Это, конечно, самая невыгодная позиция, поскольку не будешь своим ни здесь, ни там. Лишишься и либеральных, и патриотических благ. Однако реальная независимость всегда стоила очень дорого.

 

 Андрей Пионтковский

1)    Нет.

2) Преступники, овладевшие государством и само государство превратившие в инструмент своих преступлений.

3) Мой личный рецепт - мои статьи и книги последних 15 лет.

 

 Надежда Середина

1) Сотрудничество возможно, как партнерство, как творческое взаимодействие, без давления, на уровне  личностного взаимоуважения. Если меня принуждают делать то, что  оскорбительно или недопустимо для меня, как для личности - такое сотрудничество с властью для меня невозможно.

2) В год Культуры обращалась с предложениями по реализации проектов и предложений. На все предложения получен отказ. Была на личном приёме в администрации президента. Получен отказ. Обращалась к президенту по интернету. Получен отказ.  Сегодня режиму власти культура не нужна. Государство сегодня аппарат насилия над культурой. Страна страдает от такого режима, а культура катастрофически падает.

3) Лично я ухожу в творчество. В художественном мире литературного пространства я свободна. Литература - это тоже вариант внутренней эмиграции. Чтобы быть как-то свободным от общества, которое ты не приемлешь - игнорировать его. И создать свой круг людей.

 

Глеб Шульпяков

1) Мне никто никогда не предлагал сотрудничать с властью. Надеюсь, этого не произойдет и в дальнейшем. Это и есть для меня критерий - жить так, чтобы сотрудничества не предлагали.

2) В моем понимание "власть" это метод государственного управления страной и способы идеологической презентации этого метода. Сегодняшний метод этого управления я считаю разрушительным для страны, а его идеологию - бездарной и тупиковой. Для меня страна, Россия - давно находятся в голове. В перспективе воображения и ретроспективе памяти. В настоящем моей России, боюсь, нет. Она в сознании, которое с благодарностью воспринимает ту российскую культуру, чья нить единственно связывает такие, казалось бы, разные исторические эпохи нашей страны. Та страна, которая меня окружает, которую я вижу -  та страна, которую пытаются выдать за Россию власти - имеет мало отношения к моей России. Для меня нынешняя страна это - если убрать эмоции - просто "другая Россия". С которой я не чувствую особой связи. Не думаю, что в этом есть что-то специфическое, для поэта это стандартная ситуация, хотя события последних лет только упрочнили эту стену. А могли бы разрушить. С другой стороны, в глухой Тверской деревне, где у меня изба и где я пишу, никакого противоречия со страной и ее жителями у меня нет. Скорее, полный контакт и близость и союз. Это хороший русский парадокс, и он говорит мне о том, что надежда на возрождение все-таки есть.

3) Внутренняя эмиграция начинается для меня в ту секунду, когда я начинаю обдумывать новое стихотворение или сюжет для прозы. Так что никакой новости в этом для меня нет. Дугой вопрос, что я бы предпочел сам решать, когда и как мне "внутренне эмигрировать". Но раз так исторически вышло, почему бы не использовать ситуацию в свою пользу? Чем не способ ответить на ситуацию, я хочу сказать. Буквально по пословице - нет худа без добра. Пойти, наконец, вглубь, а не в ширину. Или вверх. Не знаю, но в этом мне видится какая-то надежда на возрождение.