Ушел из жизни член ПЕН-центра, поэт Александр Владимирович Юдахин. В юбилейной статье, посвященной 70-летию А.В. Юдахина, Олег Хлебников писал в 2012 году: «Когда-то он был журналистом (а еще моряком, хотя родился в Средней Азии, учителем, да кем только не был — даже директором Дома творчества). Но прежде всего он был поэтом.

Каждый поэт приходит со своим видением того, что такое поэзия и даже просто — стихи. Для некоторых это безудержный полет фантазии, яркие метафоры. Юдахин не из них. Его стихи сдержанны, всегда основаны на лично пережитом, даже можно сказать, на фактах, но только обязательно самим автором прочувствованных. Именно автором, а никаким не лирическим героем. Я бы назвал это документальной поэзией. Как есть документальное кино, которое часто не менее художественно, чем то, которое называется художественным. И «чувства добрые» «документальные» стихи Юдахина пробуждают еще и благодаря абсолютной достоверности, а это всегда чувствуется:

Жена моя бывшая
от докторов
пришла ко мне в траурном платье:
мой тесть, Анатолий Петрович Ребров,
скончался в больничной палате.

И я пожалел, что не вспомнил добром,
что не попрощался с умершим.
Скончался мой тесть,
Анатолий Ребров, —
одним одиночеством меньше.»

Приносим искренние соболезнования близким Александра Владимировича. Скорбим вместе с ними.

НЕБЕСНАЯ МЕЛЬНИЦА

Марина Кудимова

Нет больше с нами Саши Юдахина. Он, вечно бежавший-ехавший-летевший по собственному неумолкавшему зову кому-то на выручку, умер в полном одиночестве и неизвестно сколько пролежал в квартире, пока случайно не обнаружили.

Синеглазый красавец – куда там Алену Делону с его "морщинками на лбу" – прежний Саша погиб вместе с 20-летним сыном Иваном, и возродился в другом качестве - плакальщика по всем убиенным и умученным. Его смерть – всем нам в назидание.

Ничего больше не стану говорить – больно, невыносимо. Приведу лишь несколько фрагментов из своего предисловия к Сашиной книге "Небесная мельница":

«То, что произошло с поэтом Александром Юдахиным... никуда не делось – и не могло деться – из новой книги. Давайте уточним: с поэтом или человеком? Или давайте не будем заниматься празднословным анализом и повторим наизусть: «Шутить, что горе – не беда, отныне не посмею». Злодейское убийство 20-летнего Ивана Юдахина органами «правопорядка», естественно, не раскрыто. Но оно раскрыто – поэтическими, а не следственными ходами, путями его отца. Человека, которому ничего не оставалось, как перестать быть поэтом с точки зрения рода занятий и возродиться Поэтом – с совершенно другой буквы:

Такое сегодня кино –
убили ребенка в Отчизне…

Но само существо поэзии Юдахина не изменилось. После гибели сына изменилось ее вещество. Александр Юдахин стал писать так, будто до него русская поэзия не достигла сверхмерной изощренности формы, не испытала на себе все наркотики «новаторства», не подверглась мощнейшему клонированию школ и течений. Стал петь, по собственному выражению, «песню глухонемую». Эта песня отвратила от Юдахина тех, для кого поэзия является лишь составлением слов «в наилучшем порядке», чем-то вроде сканворда, зато подарила поэту совсем другого читателя, бытие коллективной души которого можно описать юдахинскими же словами, примененными ко всему народу:

…надрываясь при всяком режиме,
оставаясь всегда при своем...

Представитель самого агностического поколения русских поэтов, он ставит во главу угла новой книги храм – «небесную мельницу»:

Бесконечно, беспыльно гудит, занимается храм
перемолом в любовь одиночества, скорби, сиротства.

И у гроба очередного друга, как обычно, не боится говорить все до конца:

Ты не верил, но именно Бог
даровал тебе сон и свободу!

И предел исторически возможного чует безошибочно: «народ уперся – дальше не идет…»

Кажется, все замечательно! Голос вернулся, диапазон расширился, время – лучший лекарь… И как только наш инстинкт самозащиты завершает фокус блаженного самообмана, как только вздох расслабления вырывается из нашей измученной состраданием груди, поэт переступает порог деревенского дома, где рос и дружил с окрестными рыбаками и дворнягами его убиенный сын Ваня. И небесная мельница, не обращая небесного внимания на наши протесты, продолжает свой горький помол:

Мальчик мой, сверчок, кузнечик,
превращенный человечек,
сверху тоненько поет,
папе голос подает…

И здесь я останавливаюсь, потому что плачу. Мне ничего больше не надо от стихов».

На Фото Михаила Пазия Саша вместе с Ваней. Как он об этом мечтал!