НА НОВЫЙ САЙТ РУССКОГО ПЕН-ЦЕНТРА ОТ АНДРЕЯ БИТОВА

«Вдруг внезапный стук раздался…» («Nevermore» в переводе Бальмонта). Стук быстрее Интернета, как в советские времена… Сидел на даче под Питером, спасаясь с правнуком от жары, где Интернет не берет, - пошли звонки на мобильник: ты читал, ты видел? Это про наш новый сайт. Теперь наконец вчитываюсь в него… и нахожу, что этот хаотичный набор заявлений есть не только нарушение устава Русского ПЕН-центра, но и самой хартии ПЕН-клуба, исключающей конфессиональные, партийные или националистические интересы. Не уверен, что Мировой ПЕН всегда был последователен в этих принципах, но мы в Хартию уверовали (а я оказался занят делами ПЕН-клуба с 1987 года, с начала самой возможности возникновения ПЕН-центра на территории СССР, и мы добились в 1989-м максимального количества центров, включая Украинский). Мы полагали уделом и правом ПЕН-клуба защиту свободы слова и прав личности выражать лично свое мнение в письменной форме, орудием – дипломатические методы, а не политические игры и декларации. Именно дипломатически нам с Александром Ткаченко удавалось иной раз победить даже политику. Так, в знаковый 2000-й год Всемирный Конгресс ПЕН-клуба прошел именно в Москве, чего не так уж жаждали ни Международный ПЕН, ни Кремль. И это было признанием деятельности Русского ПЕН-центра.

И мне теперь интересно, с кем согласовывался наш новый сайт? Исполком, как я понимаю, об этом не ведал. При чем тут трезубец как его герб (возникший еще при Мазепе как вариация шведской короны)!

При чем тут и заявления от имени собственного, публикующиеся как мнение всего ПЕН-центра… Например, такое «Заявление»:

Первый шаг – присоединение Крыма к России – уже сделан, первая кровь уже пролилась. Дальнейшие шаги на этом пути чреваты кровопролитием непредсказуемого масштаба, изоляцией России, превращением ее в страну-изгоя, а в конечном счете в страну третьего мира, на десятилетия отброшенную с цивилизационного пути.

Каким совецким, большевицким языком это написано! Откуда такое чванство? откуда такая великодержавность у русофоба? надменность к странам третьего мира (обладавшим, между прочим, высокоразвитыми цивилизациями, пока варварская Европа, впоследствии их ограбившая, еще в шкурах ходила)?.. Кроме процитированного заявления перепечатываются и чужие материалы, никакого отношения к деятельности нашего Центра не имеющие.

Напоминаю историю вопроса (слишком много новых членов). С 1994 года ПЕН-центром практически руководил его генеральный директор Александр Ткаченко. (Мы с ним изобрели «тандем» значительно раньше наших вождей.) Саша уже был готов стать президентом и тут скоропостижно скончался, подставив меня под ответственность, от которой я уже считал себя свободным (впрочем, не знаю, как бы он как урожденный крымчак пережил нынешнее столетие Первой мировой, столь ярко отмеченное в Украине).

Со смертью Ткаченко наш Центр оказался практически обезглавленным, требовалась помощь. Вице-президентом был избран Алексей Симонов, имевший сходный опыт работы, но его оказалось мало (меня тем временем механически переизбирали, не находя иной кандидатуры). Саши не хватало все более катастрофически. Решили «усилить» ПЕН-центр еще одним вице-президентом, более активным. Избрание Людмилы Улицкой, поначалу обнадежившее, вылилось во все то, что я с запозданием читаю, на том же языке Шарикова:

Теперь интеллигенция расколота, и значительная часть людей, формально принадлежащих к этой прослойке, проявляют расторопную готовность исполнять любые желания и одобрять любые безрассудные и даже самоубийственные действия власти.

Четырех правых сторон не бывает, это противоречит хотя бы геометрии. На квадратном колесе Крыма тележку Украины не перекатить с Востока на Запад. С дипломатией, как с головой, никто не дружит, она тут же вырождается в противостояние спецслужб и СМИ, т.е. в политику. Новые старые времена! Я же, Битов Андрей Георгиевич, никому никогда не прослойка, не герой и не жертва, а один человек, писавший и говоривший, что думаю. И поскольку я один, расколоть меня невозможно.

Революция без почты и телеграфа для нас ничто, говаривал Ильич. Что ж, поэтому нарушения Хартии, поэтому новый сайт. Дальше кадры решают все (кто говаривал?). И тут уже последовали нарушения в уставе Русского ПЕН-центра, требовавшего когда-то двух третей голосов всех членов Исполкома для принятия писателя в ПЕН. Такого мощного приема новых членов после последнего декабрьского собрания (45 человек) никогда не было. Я не поленился просмотреть протоколы заседаний Исполкома: всё без намека на кворум, без письменных рекомендаций (по одному лишь слову Улицкой, и с устной же, по ходу дела, поддержкой Симонова). Свежие силы - хорошо, но не узурпация («рейдерство» на новой мове).

Я стараюсь не забыть мудрый совет старинного друга (Ава Зак), данный уже полвека тому: «Не клюй на жирную наживку! запомни, если что-то делается плохо, значит это кому-то выгодно». И это так. Но и я уже старый человек, и мне неловко обозначать свой стаж как в литературе, так и в ПЕН-клубе. Я не политик, мне некогда себе изменять. Остается говорить и писать то, что думаю: Русский ПЕН-центр последовательно подставляют под «драконов» закон о неправительственных организациях. Кому это выгодно?

Я прошу, даже требую от всех членов нашего ПЕН-центра (включая новоизбранных) наконец явиться в полном составе на отчетно-перевыборное собрание и открыто обсудить мое письмо.

"Я спросил: «Какие в Чили\\Существуют города?»\\Каркнул Ворон: «Никогда!» \\И его разоблачили". (Николай Глазков, не член ПЕН-клуба)
24 августа 2014
А. Битов

В ИСПОЛКОМ РУССКОГО ПЕН-ЦЕНТРА

«Промчалась четверть века…»
Пушкин, «19 октября» 1836

Дорогие коллеги,
к сожалению, не могу быть с вами 8 октября. Не порадуюсь со всеми юбилею.

Хочу еще раз высказаться по поводу приема в члены ПЕН-Центра.

Новый список вернул меня к двум предыдущим. В них я вижу один и тот же признак заведомой составленности, а потом приглашенности, никогда не наблюдавшейся в практике приема до последнего года. Все это более напоминает призыв, а не прием.

В прежние годы люди сами хотели, сами подавали заявление, соглашаясь с Хартией Международного ПЕН-Клуба, сами находили себе рекомендации.

Сам я охотно пользовался своим бесправием как правом, чтобы никого не звать и не рекомендовать, а только голосовать вместе с другими членами Исполкома.

Президент и вице-президенты по Уставу не имеют права рекомендовать. Между тем, 14 новых членов были приняты в наш Центр по рекомендациям сразу двух вице-президентов Улицкой и Симонова, а еще 12 - по рекомендации одной лишь Улицкой плюс одного из членов Исполкома, из тех немногих, кто приходил на заседание. И никакого голосования по телефону, которое раньше проводила Екатерина Турчанинова с теми, кто по тем или иным причинам не мог на Исполкоме присутствовать. И никаких 2/3 голосов, а два-три.

Из тех 17 кандидатов, что предложены на рассмотрение Исполкома 8 октября, уже всего четыре рекомендованы самой Улицкой, а Алексей Кириллович исчез (на его месте 6 раз фигурирует Лев Рубинштейн). На мой прямой вопрос, будет ли он на «открытии сезона» 8-го, Лева ответил, что ничего об этом не слышал, что никто его не приглашал, и следующий из этого вопрос, откуда же у него список, по которому он щедро раздал рекомендации, ответил, что не помнит, кто ему его дал, то ли Турчанинова, то ли Вишневецкая, и почему бы не помочь хорошим людям, которых знает).

«…которых знает»… По этому поводу вспомнил игру в «писательское очко», по ЦДЛьской легенде изобретенной отцом Алексея Кирилловича. Банкующий держит в руках большой справочник Союза писателей СССР (более семи тысяч членов) и предлагает игроку раскрыть его в любом месте, ткнуть наугад пальцем, после чего отсчитать вниз 21 и назвать хотя бы одно произведение того писателя, на которого указал палец (лишь название, читал или читал не важно). Говорят, банкующий никогда не проигрывал.

Казалось, мы старались выбирать наших членов по иным принципам, чем «наши» и «не наши». Один из наших старейших членов Исполкома Владимир Лакшин, уже без юмора, следовал своему, твардовскому, принципу: «А если я ни разу не слышал даже имени, то и голосовать не буду». Теперь мне кажется, что он был прав. И если мне когда-нибудь еще придется участвовать в этой процедуре, я последую его примеру.

Должен сказать, что практика последних приемов унизила именно достойных кандидатов.

Перечитав внимательно все рассмотренные мною списки и поразмыслив над ними, я бы проголосовал не менее чем за половину принятых, особенно за переводчиков, и признал про других мнение большинства. Но голос мой принадлежал бы мне одному.

Теперь о «новом» сайте, уже обретающим свои традиции. Мне непонятно, почему и кем юному Исламу поручено отбирать, сортировать (отправляя что бы то ни было в «частное мнение») и даже редактировать тексты, предлагаемые ему для опубликования?

Последний вопиющий пример: заместитель директора Русского ПЕН-центра Екатерина Турчанинова представила свой отчет о Мировом Конгрессе в Бишкеке, на котором была официальным делегатом, а ввиду моего отсутствия на нем из-за болезни, и моим представителем, получила от него отказ.

Я слабый пользователь Интернета, но пытался порыться в нем в связи с опубликованием моего первого письма на этот сайт в ЛГ (без моего ведома). И как-то сразу наткнулся на отклик признанного мастера прозы: «…пассивный Битов… вдруг разразился желчным письмом…» Я не стал рыскать дальше и тут же ответил, лыко в строку, не менее «одаренными» стишками:

Мне подставы не впервой:

Я не свой, хоть волком вой.

Ты не мучай куклу Вуду –

Я уже другим не буду.

Поздравляю всех членов Русского ПЕН-центра с 25-летним юбилеем.

Андрей Битов
8 октября 2014 г.

МЕЖДУ ЛЕСКОВЫМ И РИФЕНШТАЛЬ

(Пена к ПЕНу-2015)

Тоска о смертном недоборе.

А.К.

Мой близкий друг по Пушкину и Мандельштаму (Небоберова), порекомендовавшая мне пригласить Улицкую в качестве Вице-президента РПЦ (Русский ПЕН-центр), написала третьего дня: «О Господи! Ты помрачен совсем. Остается только молиться за тебя».

Что ж, вчитываясь в перестрелку Пархоменко и Евгения Попова, Битов впрямь сходит с ума! Только Господь и способен ему помочь, если показывает мне по телевизору, что им обоим вместе сказать. Вместе, потому что я хорошо помню «Метрополь», знакомство с благословленным Шукшиным, талантливым Поповым в 1978-м и его же в 1994-м. А вот Пархоменко мне неведома зверушка, но методы его ведомы, какими бы связями он не обладал. Только теперь Попов стреляет не по мне, а в Порхаменку, уже меня защищая.

Вчера, ничего уже не ожидая от нашего Года литературы, не оторвался от сюжета о Николае Лескове, первейшей жертве либерального террора (Кол и колесо содержатся в его анаграмме как в судьбе – его посадили на кол и колесовали… наследие «Письма Белинского к Гоголю»).

Надо ли разъяснять, что означает термин «либеральный террор»? Поскольку я его познал на собственном опыте в оттепельной жиже лишь в 1963 году, то те, кто его знает, в большинстве повымерли, а те, кто до сих пор пользуются его методами, могли и не слышать о нем. Может, и надо.

Не менее четырех раз за полвека зажимало меня этой Сциллой и Харибдой одновременно советского и либерального террора, и я не различаю, кто из двух кто (что из двух зол.)

Человеку с совестью, не ведающему, что такое умысел, интрига, клевета, сговор, групповщина, бойкот, подстава, провокация и т.п. (и все это из передовых убеждений), никогда не разгадать этих методов, скрывающихся под маской справедливого гнева и благородного негодования. «Против кого мы теперь будем дружить?» - оттепельная шутка о либеральном терроре. То были наивные времена, когда пишущий несколько лучше на унылом фоне соцреализма уже считался хорошим человеком, а в читателе, научившемся что читать, угадывались черты освобождающейся личности. И компьютеров с сайтами еще не было.

Что говорить о сегодняшней звукоподражательной демократии с ее прилавком вместо рынка и черным пиарквадратом вместо внутренней свободы и уровня текстов. Тем более с таким оружием, как интернет, фэйсбук и прочий гаджет.

Что же касается великой кинематографини Рифеншталь, документализировавшей Гитлера, начиная с 1933 года, то я опять не мог оторваться от передачи о ней: прожив полвека под неусыпным осуждением своей работы, она и в девяносто была старейшим в мире дайвером, снимая опять красоту, но уже нечеловеческую, подводного мира. Это, по-видимому, скорее свойство личности, а не только западной демократии.

После недели бессонниц, с разорванной пастью, я не могу покусать вас воочию. Только что (в последней книжке «Всё наизусть», посвященной столетию 1913 года) я хвастался, обращаясь к нынешнему Президенту: «Не хочу писать, не могу молчать!» Теперь все стало еще более наизусть:

«Не могу говорить, вынужден писать». Хотя вот уж не хотелось! Что за чаплинскую чечетку вы все устроили на накренившейся палубе русского Пен-клуба. Как же я влип во все это!?

Еще в 1987 году, когда в Москву приехал из Лондона Президент Международного Пен-клуба по фамилии Кинг с помощником, чтобы закончить свое правление жестом доброй воли – включением России как литературной державы в это содружество, перед ними стояла непонятная для них задача – согласовать два списка: союза советских писателей и эмигрантский (третьей волны). Списки по двадцать человек совпадали лишь на четверть, я в нее попал и потому был призван. Внимательно вглядывался я в лица англичан, недоумевавших по поводу тут же возникшей советской разборки: Гранина, со времен «Искателей» всегда находившегося в рамках обкомовской номенклатуры, обвинили (мягко говоря) в критике альманаха «Метрополь». Прислушиваясь к переговорам англичан между собою и просматривая Устав Пен-клуба, я успел вникнуть лишь в Хартию, которую перевел для себя строчкой из Есенина «Не расстреливал несчастных по темницам», восхищенно процитированной Мандельштамом в «Четвертой прозе». Такой смысл Хартии меня устраивал. Уже тогда мне должно было стать ясно, что, раз начавшись, Гражданская война у нас никогда не кончится, что кому-нибудь да выгодно ее тление. Но это было время очередных надежд… Увидев, что англичане не успеют перевести дебаты моих соотечественников на свой менталитет, я что-то сообразил и встрял. Дело в том, рассудил я, что все сидящие в этой комнате выжили, и подписание ими Хартии означает, что они полностью разделяют ее положения и вытекающие впредь, после подписи, личные обязательства. Англичане радостно меня поняли и отметили в списке галочкой.

Не стану вникать в следующие перипетии, но в 1989-м на Конгрессе в городке, где погиб д’Артаньян, СССР наконец был принят в Пен-клуб. По протоколу представитель нового Центра благодарит руководство Пен-Клуба за доверие, он же может претендовать на роль Президента нового Центра. Анатолий Наумович попросил меня уступить ему эту честь. Советское правило: кто говорит речь над гробом генсека, тот и есть будущий Генсек. Он старше, он воевал и сидел - я не мог ему отказать. Рыбаков и стал нашим первым президентом, и дом, в котором мы до сих пор бытуем, целиком его заслуга. Однако 19 августа 1991 года он созвал Исполком в связи с отъездом в Америку, и Президентом был избран я. Мне вдруг показалось правильным, что за беспечную советскую жизнь придется расплатиться этой общественной нагрузкой. Моя программа состояла в том, чтобы основать издательство и зарабатывать самим без помощи со стороны и еще я уверенно заявил, что не допущу склоки. Издательство ППП заработало, и на следующий год я сам поступил по Рыбакову, уехав дописывать роман в Германию. А насчет склоки оказался неправ. Вернувшись, я застал подготовленный Калединым мятеж, требовавший от меня отдать под суд директоров Центра и издательства. Основной пафос был в том, что директор Центра был майор КГБ, и они с директором издательства крутили свои дела. Я не был в этом так же уверен, как в подлости самого заговора Каледина с подельниками, желавшими по-своему распорядиться нашим ПЕН-центром. И я не сдал своих подчиненных, а на собрании 1994 года наговорил речь, которая не позволила, чтобы из искры возгорелось пламя, зато стоила мне отека мозга и диагноза неоперабельного рака мозга с летальным исходом в течение полумесяца. Я в это не поверил и истово молился за моих близких. Но только великий Коновалов обнадежил меня на пять процентов, и я согласился на биопсию. И чудо произошло: опухоль рассосалась и оказалась нарывом, а мне промыли мозги в буквальном смысле слова. (Я и сейчас ими думаю, когда пишу все это в аналогично подлой ситуации.)

И это спасенный мною «майор КГБ» привел в качестве кандидата на пост директора Александра Ткаченко в несомненном чине мастера спорта по футболу. Издательства я лишился, но с Ткаченко мы сработались тут же. Его личные интересы (как выражались при Совке) совпадали с общественными. Он наладил работу аппарата, стал любимцем не только Русского, но и Международного Пена, вырос и как писатель. Мы даже умудрились провести Конгресс ПЕН-Клуба в Москве в знаковом 2000-м несмотря на сопротивление Международного Пена (еще шла Чечня и только воцарился подполковник Путин в чине уже Главнокомандующего). Мы с Ткаченко уверенно сидели на одном стуле, и я мог полностью положиться на него, особенно, когда слег в 2003-м уже с настоящим раком. Но, по-видимому, мне все еще было не пора: за меня умерла жена, оставив вдовцу несовершеннолетнего недоросля. Это было много. Тогда-то мы с Ткаченко и придумали тандем, поменяться седлами на ходу, раньше даже, чем Путин с Медведевым. Саша так и так работал за себя и за меня как президент, а я уже был международным вице-президентом, то есть никуда бы от него не делся.

С таким Президентом как он я мог быть спокоен за будущее нашего Пен-Центра. Все было готово.

Но Саша скоропостижно умер накануне того собрания, на котором должен был стать Президентом.

Это было уже слишком: на меня, поспешившего скинуть с себя весь груз, свалилась тяжесть, которую мог вынести только Ткаченко. Я не знал, как справиться. Пришедший мне в поддержку Симонов мало помог. Тогда-то я и обратился к вошедшей в моду и в силу Улицкой. Она согласилась. Я решил передохнуть и скрыться на лето, передав ей полномочия ИО президента.

Остальное вы знаете.

Вместо того, чтобы опротестовывать действительно опасный закон против НКО, позволяющий выборочно преследовать любую организацию, она стала подставлять весь наш ПЕН под этот закон, чтобы взгромоздиться на его обломки, как на собственную вершину.

Когда мне сообщили об этой ее активности, я почувствовал, что ровно через двадцать лет оказался в ситуации 1994 года.

Этого мало. Обдумывая, как тут быть, я не мог не вспомнить и «Метрополь» 1979.

Только тогда Василий Аксенов покидал участников альманаха, меня же кидала Людмила Улицкая (в судьбе расписан успех: милая улица, люди) с тем, чтобы я кинул весь ПЕН.

Чего мне стоило, не имея возможности покинуть Питер, написать ей это письмо о неправомочности ее исполкомов! На этот раз я сам поступал зеркально ей, как либеральный террорист, опираясь уже не на Хартию, а на Устав Международного ПЕН-Клуба с той же миной, с какой диссиденты опирались на Конституцию СССР как на основной закон. Но и на этот раз я выжил: всего лишь легкая операция на сердце. Так что, если встаешь на защиту, не удивляйся, если получишь по зубам. И похвалы не жди. Потому что либеральный террорист всегда обвинит тебя первый.

(Тут, среди ночи, входит мой правнук, с парящим дельфином под потолком, освещая себе путь гаджетом. Не менее дюжины раз, начиная с зачатия, так или иначе, избежал я смерти, чтобы дожить до столь счастливой помехи в столь отвратительном тексте. Я заслужил это. Что мне ваше осуждение. В гробу я его видел, как увидите вы меня. Впрочем, не приходите.)

Пусть Евгений Попов, непосредственный участник, по крайней мере, трех здесь упомянутых эпизодов подтвердит, что я не искажаю факты. Или опровергнет. Как и Евгений Бунимович пусть вспомнит свое участие в исполкомах, проведенных Улицкой (как не забыл он свою школу № 2… еще одно подтверждение моего безумия: случайно воткнул неведомый канал ОРТ, а там - он).

Кончаю, страшно перечесть. 21 декабря 2015. Правнучка, родившаяся в день смерти Сталина, сейчас сделала свой первый шаг не иначе как в честь дня его рождения.

«Мне опять захотелось в Париж! А что, вы там уже были? Нет, я уже хотел!»
Из сов. анекдота

P.S.-14 февраля 2016. Уж так мне не хотелось в Париж! (Был ли я способен написать такую фразу четверть века назад?) Уговорили: мол, всего одно выступление, буду жить как гость Посла, у него в резиденции… Апартаменты – были, выступление тоже миновало, и я уже зарегистрировался и сдал чемодан, чтобы оказаться в Москве к Старому Новому году… и очнулся под капельницами в парижском госпитале с пятью переломами лицевых костей и перспективой операции через две недели. Не было за мной греха, достойного такой кары! Однако на Исполком я не нашел еще сил прийти. С его решением я не согласен. Евгений Бунимович, бывший участником исполкомов с нарушением устава, завершил дело Людмилы Улицкой полной реабилитацией ее деятельности. Мне показался закономерным выход Юнны Мориц из Исполкома. Я бы поступил так же, но на мне еще ответственность президента. Значит, президентом я тоже не могу больше быть. Преемника у меня нет, он умудрился умереть до меня, скоропостижно. За четверть века своего «правления» я достаточно потратил своей безупречной репутации на прикрытие брешей в нашем Центре, но, к сожалению, и здоровья тоже. Оставшееся мне время хочу посвятить внукам, правнукам и, даст Бог, текстам. Они у меня чисты и здоровы. Включая этот. С любовью (ничего себе «валентинка»!)

Андрей Битов