Петр Валерьевич Кожевников стал членом Русского ПЕН-центра в год его основания – 1989. Он был не только писателем, но и режиссёром, актером кино. Ушёл из жизни в 59 лет. Светлая память.

Пётр Валерьевич получил художественное образование (Вечерние рисовальные классы при институте имени И. Е. Репина), средне-техническое (Ленинградское речное училище), специальное (курсы водолазов-аквалангистов при ДОСААФ), спортивное (курсы инструкторов восточных единоборств при институте имени П. Ф. Лесгафта), экологическое (семинар в США), высшее гуманитарное (Литературный институт имени А. М. Горького).

Работал с 14 лет. Начинал как лаборант и грузчик. Позже был старшим инженером, заместителем директоров, главным редактором СМИ (газета Всероссийского общества инвалидов «Контакт-информ», газета пассажирского транспорта «Омнибус»).

В 1990 году принял участие в написании сценария и съёмках в одной из главных ролей в кинофильме «Панцирь» (режиссёр Игорь Алимпиев), в 1991 году сыграл одну из главных ролей в кинофильме «Улыбка» (режиссёр Сергей Попов). В 1990-х годах снял несколько циклов видеофильмов о детях, делал сюжеты для телевидения, работал на радио «Свобода».

Кожевников никогда не считал себя ни «антисоветским», ни тем более «советским» автором, не относил себя ни к диссидентам, ни к неформалам. Первая публикация в СССР — в 1989 году повесть «Ученик» в журнале «Юность» (Премия журнала и медаль Бориса Полевого). Далее публикации в журналах и альманахах: В 1991 г. вышла книга прозы «Остров», в 1999 — «Не отвергни меня», «Смысл жизни» (2003), «Год людоеда» (2008).

Вот уже 8 лет нет с нами нашего дорогого друга и коллеги Аркадия Михайловича Арканова, члена ПЕН-центра с 1990 года и долгие годы бывшего членом Исполкома.

Его любили и знали все, поэтому нет смысла пересказывать его биографию, вспоминать о том, как он не стал врачом, а в соавторстве с другим блестящим сатириком, Григорием Гориным, в 1957 году начал писать пьесы и тексты для эстрады. В итоге Арканов - автор множества книг, он снялся в двух художественных фильмах, в течение многих лет  был участником и ведущим популярных развлекательных программ "Белый попугай" и "Вокруг смеха".  В 1979 году  он принял участие в альманахе "Метрополь", после чего на несколько лет лишился возможности публиковаться.  Арканова любили еще и как  исполнителя авторских песен, самые известные из которых  — "Оранжевая песня", "Гондурас в огне", "Мой ХХ век".  Он был многогранным и очень обаятельным, самоироничным и просто талантливым.

6 июня во всём мире отмечается День русского языка, учреждённый ООН в 2010. В России этот день стал государственным праздником годом позже, в 2011. Интересно, что из шести праздников, посвящённых официальным рабочим языкам ООН, только три связаны с именами писателей – День русского языка отмечается в день рождения Александра Пушкина, День испанского языка – в день памяти Мигеля Сервантеса, День английского языка – в день рождения Уильяма Шекспира.

Попытки ввести в обиход праздник, посвящённый русскому языку, предпринимались с середины 1990-х годов – например, День защиты русского языка с 1996 года отмечался русскоязычной общиной Крыма. Теперь же этот день является поводом для привлечения внимания не только к творческому наследию А. С. Пушкина, но и к защите и популяризации нашего родного языка.

Для Русского ПЕН-центра 6 июня – день особый, поскольку с именем Пушкина в истории организации связано очень многое. Даже то, что самый известный роман Андрея Битова, много лет бывшего Президентом ПЕНа, называется «Пушкинский дом» – уже выглядит символично. С 1989 по 2005 год Фондом Альфреда Тёпфера совместно с Русским ПЕН-центром проводилась Пушкинская премия, которая вручалась ежегодно 26 мая (в день рождения Пушкина по старому стилю). После окончания этого проекта, в 2005 году, появилась Новая Пушкинская премия, которую поддержали Фонд Александра Жукова, Государственный музей А. С. Пушкина и музей-заповедник «Михайловское». Премия прекратила своё существование в 2018 году после ухода из жизни своего главного идеолога – Андрея Битова.

Сейчас Русский ПЕН-центр видит одну из своих главных задач в сохранении, защите и развитии литературного русского языка как основы нашей культуры. Пусть русское слово звучит! С Днём русского языка, с Пушкинским днём, коллеги!

Зинаида Варлыгина

Ассоциация книгоиздателей России (АСКИ) огласила список победителей XXXIII сезона конкурса "Лучшие книги года". Торжественная церемония объявления лауреатов прошла по традиции в первый день работы книжного фестиваля "Красная площадь".

Дипломом "За многолетнюю работу над сценариями" был награждён член Исполкома Русского ПЕН-центра Александр Набоков. Наши поздравления!

На фото: Александр Набоков с президентом АСКИ Константином Чеченевым.

В журнале «Знамя» № 5/2023 опубликована рецензия Александра Чанцева «В стороне от хаоса» на книгу Владимира Алейникова «Самое Молодое Общество Гениев». — М.: Молодая гвардия, 2022. Прочитайте, это интересно!

В СТОРОНЕ ОТ ХАОСА

Совершенно дивная книга, что уж тут разводить вокруг да около. И ценность ее даже не в мемуарных свидетельствах поэта, прозаика, художника, переводчика и одного из основателей СМОГа, который, конечно, знал всех, присутствовал при тектониче­ских сдвигах неподцензурной культуры и даже оными режиссировал. А в чудесной интонации и стиле, тончайшем и добром, играющем и грустящем. Право, читая, думаешь, что ностальгию и ушедшее лучше выражать как-то так, а не популярным нынче отстраненным безличным холодом в духе Зебальда, Бернхарда или Крахта.

Хотя мемуаров о тех, с кем творил, а больше пил, будет много. «Пир», самая большая вещь этого сборника воспоминаний, играет как раз на довлатовском поле. Довлатов, собственно, там и присутствует. Некоторым немного наивным учеником, пораженным действами и практиками великих учителей. Да, было у кого учиться. Художник Анатолий Зверев, настоящий демиург, как, в немного другой тусовке («богеме», самоаттестуются они тут), Головин и Мамлеев. Жовиальный Генрих Сапгир. Леонид Губанов с его надломом. «С таким же успехом я мог бы рассказать и другие истории. О Губанове. О Ворошилове. О Яковлеве. О Саше Величанском. И многих других героях моих, кочующих из книги в книгу, которые пишу я уже давно, — столько их, этих книг о нашей былой эпохе, что впору бы мне подумать об их издании».

Это точно, да, очень нужно. Ибо я уже не первый год замечаю, что люди этой эпохи, этих движений контркультуры советских лет из разных даже страт как-то совершенно не озабочены какими-либо мемуарными, свидетельскими констатациями, выступают даже против них. Они не пишут мемуары, отказываются от интервью, готовы вспоминать это «в кулуарах», в беседах с подходящими людьми, но «не на камеру». Привычка тех лет таить и скрываться? Такая — справедливая отчасти, да, но — убежденность, что не нужно ничего экспонировать, кому нужно, сам все найдет, придет, выстоит, как ученик перед дзенским храмом или кандидат в участники «Бойцовского клуба», три дня на улице, под дождем, тогда будет одобрен и допущен? Еще какая-то мысль и интенция?

Читать же все это — просто упоительно. Тот же появляющийся, исчезающий, творящий жизнь и то, что назвали бы хэппенингом, Зверев1. Воистину неформальный Игорь Ворошилов. Завсегдатай запредельных пространств Владимир Яковлев. Аресты Ворошилова и психушки Яковлева — эти люди так выламывались из времени, что ломали его сами. Та льдинка, что потопит атомный ледокол.

Ах, а кто к ним в Ленинград только не приезжал. Вот Довлатов от бед и разбитых сердец сбежал и приехал. Вот после какой-то пьянки Венедикт Ерофеев без единого знакомого в городе и копейки в кармане вышел в состоянии полной покинутости ангелами на вокзале в Ленинграде. Но был телефон Константина Кузьминского, позвонил тому, тот позвал тут же. Таксист случайный знал обоих. А там уж Кузьминский сел за телефон, обзвонил — пришел весь неформальный Ленинград во главе с полуформальным Битовым. Все почли за честь великую выпить с Ерофеевым. Опо­хмелили, напоили, накормили и довольного в Москву проводили. Или как Высоцкий у них в таком же состоянии-положении апостасийном оказался. Эх!

Обо всем этом — не байки даже, а сказ. Какой-то очень добрый, библейский даже, в кайф и в благодать. «И мы с ним вдвоем, снабженные немалым запасом оставшегося, выигранного в спортивной упорной борьбе, портвейна, побрели, напрямик, сквозь заросли, сквозь аллеи и тропы, в сторону моего, передышку сулящего и пристанище нужное, дома. Там, в тиши, на седьмом этаже, в однокомнатном скромном раю квартиры моей, спасительной для меня и моих друзей, предстояло нам скоротать этот летний, просторный, благостный, с летящим по всей округе, сплошным, воздушным, сквозным, белеющим в темноте, залетающим в окна открытые, уносящимся в гулкую даль, тополиным вселенским пухом, вечер — после дневных, непредвиденных, непростых, спортивных, отчасти, в основном же почти мистических, но зато и славных, трудов». И буквально тут же нужны два замечания. Да, они пили, много, постоянно. Но и работали — так же, больше даже. И про «тягу к мистично­сти. Это было модным тогда, в середине семидесятых», — действительно, южинский и другие кружки, мистики, хиппи и неформалы, читай о Головине воспоминания, Ровнера и Дудинского, Видеманна.

Да и, конечно, не все так благополучно было, если нонконформизм на знамени, «как живу я, так и живу. Никого ни о чем не прошу. Я такой, какой есть. Алейников. Независимый человек», и даже когда «я и так никуда не лезу со своими талантами всеми. Никому себя не навязываю. И живу — в стороне от хаоса. Подальше от затянувшегося нынешнего как бы времени. Да еще и много работаю». Вот скитается он бездомным по Москве, из какого-то дома бежит от гэбистов, а на улице лихие люди избивают до полусмерти, шапку и портфель с рукописями и самодельными книгами крадут. Вот Ворошилов, как Арто, мученик сумасшедших домов, карательной психиатрии — «полтора безнадежных года постоянного, на измор человека берущего, ада». Или Губанов, как-то совсем, даже по их меркам, не вписавшийся со своими представлениями о поэте-гении в наступающие годы.

«Миновали шестидесятые. Крылатые, молодые. И на смену им тут же пришли — суровые семидесятые. На события всевозможные и на беды сплошные богатые. Для кого-то — просто тяжелые. Для кого-то — совсем седые».

Когда о Губанове, то и стиль меняется. Не благость уже, а грусть по ушедшему не туда и навсегда другу.

А когда об отце, о детстве с ним, матерью, бабушкой, интонация уже вообще сплошь эпическая, ветхозаветная. Об их разрушенном после смерти всех родном украинском доме, вырубленном саде, разворованных картинах такого волшебного, творческого, бескорыстнейшего отца, весь людям, весь на отдачу. Тут бесконечная боль, утрата, незаживающие воспоминания.

«Из жгучей, из вещей печали».

В этой книге Владимир Алейников идет против течения времени, этими воспоминаниями приближается ко всем ним, ушедшим. Через слово и возможность его чуда. «…Будто слово движется навстречу и вот-вот появится, из всего того смутного, брезжащего, из необъяснимого, непонятного тому, кто подобного не переживал, из неминуемого, сложного, многообразного состояния души, которое предшествует состоянию транса. Вот тогда-то и начинается чудо. Вот тогда и работает речь».

Если в начале было творительное слово, почему не быть ему и в конце, воскресительному? Так мыслит в книге автор. В стороне от хаоса времен, в центре культурного циклона, близко к гармонии, творя ее.

Александр Чанцев

1  Зверев, художники его круга и эпоха стали героями и другой книги этого года: Алексеев В. Идеально другие. Художники о шестидесятых. М.: НЛО, 2022.

https://znamlit.ru/publication.php?id=8673

Юнна Петровна Мориц – одна из основателей и Вице-президент Русского  ПЕН-центра. Сама она называет себя «чистым поэтом», не идущим на компромиссы.  2 июня Юнна Петровна и армия почитателей ее творчества празднуют ее день рождения. Мы от всей души присоединяемся к ним, поздравляем Юнну Петровну и желаем здоровья, неиссякаемой бодрости и новых побед!

Юнну Мориц в нашей стране знают все, она известный поэт, переводчик и публицист. Она пишет любовную лирику, замечательные детские стихи и произведения, в которых отстаивает свою гражданскую позицию.

Стихи Юнны Петровны переведены на разные языки. Не одно поколение наших соотечественников выросло на её стихах «Ежик резиновый» («По роще калиновой»), «Пони», «Собака бывает кусачей» и многих других, знакомых нам с детства произведениях.

В 90-е годы в круг интересов поэта вошла политика. Юнна Мориц была активной участницей радикально-демократических течений, комментировала происходящее в стране на радио «Свобода». Юнна Мориц неоднократно награждалась и была лауреатом престижных премий (им. А. Д. Сахарова, «Триумф», «Золотая роза», Международная книжная ярмарка).  Человеческое достоинство ценится ею превыше всего. Она никогда не раболепствовала и всегда называла вещи своими именами.

С болью в душе Юнна Петровна отзывалась о бомбежках в Сербии, осуществленных НАТО в 1999 г. Ответом на эти события стала  поэма «Звезда сербости». В ней она написала: «Война уже идет/Не с сербами, а с нами». В том же духе она отстаивает и позицию России в конфликте на Украине, называя себя противоядием «русофобской отравы». Юнна Петровна пятнадцать лет не была на родине (она родилась в Киеве). В стихотворении «Другая Украина» она вспоминает прошлое и родину, которая была ей по-настоящему близка и понятна.

С днем рождения Вас, наша несгибаемая, мудрая, талантливая воительница со всякой нечистью, несправедливостью и лживостью!

1 июня исполнилось 70 лет  Олегу Алексеевичу Клингу, писателю, доктору филологических наук, профессору, вступившему в Русский ПЕН-центр в 2003 году по рекомендации Лазаря Лазарева и Татьяны Бек. От всей  души поздравляем юбиляра, и желаем новых свершений на творческой стезе!

Олег Клинг работает на филфаке МГУ с  1996 г., а с 2008 г. он зав. кафедрой теории литературы и читает общие курсы по теории литературы и введению в литературоведение, ведет спецсеминар «Поэтика русского символизма и постсимволизма». Кандидатская диссертация (1984г.) - "В.Я.Брюсов в литературно-эстетической борьбе конца XIX - начала ХХ в.", докторская диссертация (1996) - "Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х гг." Круг его научных интересов чрезвычайно обширен: проблемы русского символизма и постсимволизма (акмеизм, футуризм, имажинизм), русско-немецкие литературные связи (А.Белый и Г.Гессе), наследие А.Блока, В.Брюсова, А.Белого, Ф.Сологуба, Д.Мережковского, З.Гиппиус, А.Ахматовой, Н.Гумилева, Б.Пастернака, М.Цветаевой, О.Мандельштама, В.Хлебникова, С.Есенина.

О выставке «Вознесенский. Ещё» в Центре Вознесенского

Бывают просто поэты. А бывают поэты, для которых поэзия не ограничивается ровным столбиком зарифмованных строчек с чётко выверенным количеством слогов (ай, скукота какая!) Для них, не просто поэтов, поэзия – во всём: в форме, в звуке, в цвете, в ритме, в изгибе строки, в отражении букв. Просто поэтов – и то мало. А не просто поэтов – единицы. И один из таких, уникальных, особенных, неповторимых, – Андрей Вознесенский.

Помните?

Можно и не быть поэтом
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемлённая дверьми!

Четыре строчки, написанные более полувека назад – свежи, как только что открывшиеся цветочные бутоны. Они – вне времени. Навсегда. Они гениально отражают мировосприятие поэтической души.

…Накануне 90-летия со дня рождения Андрея Вознесенского в культурном центре его имени, уже пять лет работающем на Большой Ордынке в Москве, открылась выставка «Вознесенский. Ещё». И в ней кричат, шепчут, поют не только полоски света, а – буквы, цилиндры, фрагмент фрамуги Ипатьевского дома, верёвка и шарф, бумага и осы, силуэты и значения слов и цифр – и их инверсии. Потому что это – выставка визуальной поэзии Вознесенского. Жанра, который большинству незнаком – и который неотделим от восприятия как самого Андрея Андреевича, так и шестидесятничества в целом.

Три зала, камерных и чрезвычайно насыщенных образами. Но они не толпятся, не заглушают своим визуальным звучанием друг друга – отдельное спасибо за это создателям выставки! – они создают полифонию. И кажется, что они звучат голосом Вознесенского – и написанными им строками, и какими-то несказанными, но заложенными в визуальных образах. Знаменитые видеомы – метафорические портреты Есенина, Мандельштама, Уайльда, двойной портрет Пастернака и многие другие – они часто публикуются в иллюстративных подборках фрагментарно, не полностью. Да и выглядят они на бумаге совсем не так, как вживую. На самом деле они объёмны и взглядом осязаемы – текстурны, многослойны… вызывают целые сонмы ассоциаций – от звуковых (Осип – осы) до исторических (верёвка Сергея Есенина – шарф Айседоры Дункан). И тут же, рядом – графика «Ностальгии по настоящему», которая и как строчка – уже многослойна, но многими, думаю, до сих пор не осознана до конца, хоть и стала давно хрестоматийной.

Смысловой центр второго зала – инсталляция, суть которой – на маленьком видеоме у самого входа: «90-е – эхо 60-х». Высокая, выше роста человеческого, ширма с большими, насквозь выбитыми цифрами – 60-90. Кода второй половины двадцатого столетия, когда свободное дыхание шестидесятников, ворвавшихся в ещё совсем недавно молчавшую и боявшуюся лишнее слово не то, что сказать, а подумать даже, страну – их свободное дыхание отразилось, как в кривом зеркале, в последнем десятилетии века, когда формальная свобода слова открыла отсутствие настоящего звука у тех, кто за ними, голос подавшими, пришёл. Инверсия потрясающая!

Девочка с персиками превращается в девочку с пирсингом. Зубцы кремлёвской стены – в печально известную аббревиатуру МММ. Шестидесятые – в девяностые. Мне, представителю поколения нулевых, у которого детство на эти самые девяностые пришлось, как раз и досталось эхо шестидесятых. С раннего детства, со звучащих с виниловых пластинок и в Мамином чтении стихов, с поэтических томиков…

Помните?

Прощайте, три тома,
Вы синими родились.
Прощайте, три дома —
Жизнь — Смерть — Высь.
Бог, видно, прошляпил,
на вас ледерин не учёл —
одел вас в оставшийся штапель,
ошибочной сини клочок!

Это из моего детства – синий трёхтомник Вознесенского, зачитанный-перечитанный. И «Дубовый лист виолончельный». И «Взгляд». И другие… Это – эхо 60-х, долетевшее в мои – поздние 80-е и полновесные 90-е. Но это эхо – мощнее звуков, рождённых в моём времени. А значит – оно настоящее, то самое Настоящее, ностальгия по которому – печаль и хворь всех мыслящих во все времена…

А в третьем зале – Вознесенский-архитектор. Нет. АрхиТЕКСТор – так Андрей Андреевич назвал себя сам в год своего семидесятипятилетия:

Есть в новой архитекстуре
Архитекстор и Архитекст.
Я не был только протестом.
Протест мой звучал как тест.
Я был Твоим архитекстором.
Пора возвращаться в текст.

Архитекст – больше, чем гипертекст, ставший лексической структурой нашей веб-эпохи. Ведь «гипер» – это всего лишь обозначение превышения нормы. А «архи» – высшая степень такого превышения. Архитекстура поэтической материи Андрея Вознесенского – это то, с чем взаимодействовать большинству – сложно. А потому – раздражает, как всё, не укладывающееся в прокрустово ложе силлаботоники и классицизма.

Упростить Вознесенского – не получится, до него надо расти, учась включать не только рациональное и эмоциональное мышление, но и способность слышать цвет, видеть звук и понимать то, что на доли секунды, как электровспышка, появляется между слов, между строк, между символов, создающих триаду ТЕКСТ – ГИПЕРТЕКСТ – АРХИТЕКСТ.

…Я давно осознала, что настоящему поэту (в широком, мировоззренческом смысле – поэтом можно назвать и художника, и прозаика, и режиссёра) не нужно – внутренне не требуется – кому-то вовне что-то доказывать. Только если – себе самому: могу, мол, задуманное, увиденное, услышанное – воплотить. Сам его текст (тоже в широком смысле, не в символьно-буквенном) – уже доказательство этой аксиомы.

Но при этом – вот парадокс! – творчество, да и вся жизнь поэта, того самого, который не просто поэт, – Вселенское доказательство не аксиомы уже, а теоремы – о человеческом таланте в условиях дисгармоничного мира. Андрей Вознесенский – одно из решений этой теоремы. А выставка, о которой идёт речь – возможность увидеть, услышать, кожей почувствовать фрагмент этого решения. Которое – не в том, что Вознесенский – ЕЩЁ и архитектор, художник, график, перформансист и т.д., а в том, что если в нашем мире возможен Вознесенский – нам есть ЕЩЁ, на что надеяться.

Зинаида Варлыгина, писатель, член Русского ПЕН-центра
23, 29 мая 2023

От всей души поздравляем с юбилеем Александра Семёновича Каневского, члена Русского ПЕН-центра с 2008 года!  Доброго здоровья и неиссякаемой творческой энергии! Многая лета!

Прозаик, поэт, драматург, киносценарист Александр Семёнович Каневский (родной брат актёра театра и кино Леонида Каневского), родился в Киеве 29 мая 1933 г., с 1991 г. живёт в Израиле.

Александр Каневский окончил школу с золотой медалью, но в Киевский университет не был принят. Окончил Киевский автомобильно-дорожный институт, после чего был распределён в город Кзыл-Орда (Казахская ССР), где написал свою первую пьесу. После возвращения в Киев писал программы для популярных артистов эстрады  Тарапуньки и Штепселя, сценарии для мультфильмов, пьесы и киносценарии. Печатался в московских газетах и журналах, в 1980 г.  переехал в Москву. Был одним из авторов популярной юмористической телепередачи «Кабачок „13 стульев“», участником не менее популярной юмористической телепередачи «Вокруг смеха», создал и руководил театром «Гротеск». В 1991 г. эмигрировал в Израиль, где поселился в Тель-Авиве. Издавал юмористические журналы «Балаган» и «Балагаша» для детей, а также сатирическую газету «Неправда». Написал более двадцати повестей и сборников рассказов, пьес и репортажей, изданных общим тиражом более миллиона экземпляров.

Александр Семёнович был членом Профессиональных комитетов драматургов Киева и Москвы, а также Союза кинематографистов СССР и Союза театральных деятелей. Член Союзов русскоязычных писателей Израиля (входит в правление), Союза кинематографистов России, Международной академии науки, образования и культуры (США). Он лауреат Международного конкурса «Алеко», Международного Московского кинофестиваля, премии им. Юрия Нагибина (2009), премии Федерации союзов писателей Израиля (за роман «Смейся, Паяц!»), премии конкурса «Человек года» в Лондоне (2010), Золотой медали Франца Кафки (2011).