Новости

Садур Екатерина Олеговна

12-04-2014 просмотры 2 203

САДУР- Портрет

Екатерина САДУР - прозаик, драматург. Живет в Берлине.

Я родилась в Новосибирске, где и прожила до 12 лет. С детства слышала стихи Александра Денисенко, Ивана Овчинникова, Евгения Харитонова и Анатолия Маковского. Всех их впоследствии стали называть"Сибирской школой поэзии", некоторые исследователи относят к ней и Харитонова.  Сам же он писал о себе так:

Одни товарищи в первой десятке,

другие пропали,

а шли наравне.

Гении, вдаль. Споемся. Кто что вытянет.

Ваня, ратуй за лодки.

Толик, не стоит в Москву насовсем.

Гнездятся звезды на родине.

В гнезде три звезды

и в этом свете я.

Ваня Толик Денис.

Думаю, что и я, по большому счету, отношусь к ним, хотя не пишу поэзию... И конечно же к ним в юности относилась и моя блистательная мать – писатель Нина Садур… Во всяком случае –литературная преемственность у меня конечно же от них...

В 1985 году наша семья, состоящая из бабушки, мамы и меня, уехала в Москву. Если быть точной, то на тот момент моя мама, Нина Садур, уже жила в Москве, и мы переехали к ней. Окончив французскую спецшколу в 1990 году, я сразу же поступила в Литературный институт на семинар драматургии Виктора Сергеевича Розова, правда, пьесы стала писать уже после института. Ходила на семинары прозы, диплом защищала романом "Из тени в свет перелетая". Публиковала прозу в журналах "Стрелец","Знамя","Новая юность","Дружба народов" и других. Потом вышла моя первая книга прозы "Праздник старух на море" в Вологде. Роман "Воздух" был выпущен издательством"Лимбус-пресс" в Петербурге. Потом пошли разные литературные премии, среди которых был "Дебют" от "Знамени" – году в 95-м,"Малый Триумф" от Богуславской тоже в конце 90-х, году в 98-ом, после выхода в "Дружбе народов" моей повести "Праздник старух на море", потом была премия и стипендия Альфреда Тёпфера, которую называли " Малой пушкинской премией", сейчас уже не помню точных дат, но большую в тот год получил Юз Алешковский... К премиям отношусь спокойно, почти равнодушно, больше интересует возможность публикаций и театральных постановок.

Пьесы "Учитель ритмики" и "Соль" неоднократно шли в театрах Москвы, Петербурга, Тольятти. Пьесы "Толпа одиноких" и "Неприрученные звери" участвовали в театральных семинарах и были представлены режиссерами и актерами в виде постановочных читок. Проза переводилась на немецкий, финский, английский и шведский языки. Издательство "Suhrkamp", одно из крупнейших в германоязычном мире, выпустило мою повесть "Перелетные роботы" в Германии,

http://www.amazon.de/Das-Flüstern-Engel-Jekaterina-Sadur/dp/3518410512/ref=sr_1_2?s=books&ie=UTF8&qid=1302901013&sr=1-2

 

а издательство"Восток" – "Праздник старух на море".

http://www.amazon.de/Die-Wunde-Ungeliebt-Zwei-Erzählungen/dp/3980386996/ref=sr_1_1?s=books&ie=UTF8&qid=1302900981&sr=1-1

После этого какое-то время в Германии даже была известность, равно, как и в России.

Сейчас по-прежнему очень интересуюсь театром, литературой и детской литературой, пишу уже много лет подряд детский роман "Боги и звери", считаю его самым важным из того, что я написала. Детская литература всегда очень интересовала меня, и о себе самой я часто говорила, что, "если бы была лучше, писала бы для детей..."

Иногда пишу стихи и играю в спектаклях.

 

Мой действующий почтовый адрес:

10437

Berlin

Stargarder Str.16

Deutschland

Ekaterina Sadur

 

Садур с мамой

Екатерина Садур с мамой -  драматургом, прозаиком Ниной Садур.

Читка пьесы "Острова блаженных", переведенной на немецкий язык . Берлин,  20 ноября 2014.

Садур-катя 2

Сидур- замена

Книги прозы:

"Праздник старух на море", 1998

"Воздух".

 

Пьесы:

Ссылки:

Сайт

Фэйсбук

Страница на ПРОЗА.РУ

 "Театральная библиотека Сергея Ефимова"пьесы

 

 

 

Переводы:

"Острова блаженных"  - "Die Inseln der Glückseligen" - фрагмент на нем. яз.

Jekaterina Sadur 

Die Inseln der Glückseligen

(Stück in zwei Akten)

Selig sind die Friedfertigen, denn sie werden Gottes Kinder heißen.

Matthäus 5.9

Personen:

NATASCHA, alias OLGA in der Vergangenheit, eine russische Sängerin, 35 Jahre alt

HAROLD, alias HAROLD in der Vergangenheit, ein Kontrabassspieler, 40 Jahre alt

DIMITRIJ, MITJA, ein russischer Pianist, aus Olgas Vergangenheit, 37 Jahre alt

MARTIN, ein Schlagzeuger, 23 Jahre alt, aus Olgas Vergangenheit

(Die Handlung spielt im Berlin des Jahres 1933 und in der Gegenwart, in einer kleinen Bar in Charlottenburg, oder, wie man unter russischen Emigranten sagt: Charlottengrad. Die Bar trägt in der Vergangenheit und jetzt den Namen „Insel der Freude“.

Alle Monologe in dem Stück können deklamiert oder gesungen werden.)

25.Februar – 9.April 2014, Berlin

 

Erster Akt

 

Drittes Bild

Vergangenheit. Berlin. Drei Personen – Olga, Martin und Dimitrij – befinden sich auf der Bühne der Bar „Insel der Freude“. Auf dem Tresen könnten ein Grammophon und eine Kiste mit Schallplatten stehen, an den Wänden hängen mehrere Plakate nach Gemälden von Otto Dix. Durch das  geöffnete Fenster sieht man einen gewaltigen, über den ganzen Himmel ausgebreiteten Sonnenuntergang... Die Stimmung ist lebhaft und heiter. Wein- und Champagnerflaschen stehen herum. Das Grammophon spielt eine zerkratzte Platte, etwas in der Art von: „Nur nicht aus Liebe weinen“.

Der Harold aus der Gegenwart beobachtet die Szene als Zuschauer.

Später erscheint der Harold aus Olgas Vergangenheit. Es ist derselbe Schauspieler, und er kann ohne weiteres die gleiche Kleidung tragen.

Dimitrij                 Das Berlin des Jahres 33 erinnert mich an das alte Rom zu Zeiten von Kaiser Nero. Seht euch nur mal diese Fenster an...

Martin                  Das ist der Sonnenuntergang...

Dimitrij                 Nein, Freundchen, der ganze Osten Berlins brennt... Glaub mir! Ich habe oft Städte brennen sehen... Übrigens, der Wein hier ist nicht übel! Was haben wir denn da Schönes? (hält die Flasche ins Licht, um das Etikett zu lesen).

Martin                  „Barolo“...  Passend zu gutem Käse und kaltem Kalbfleisch.... Übrigens, in der Küche gibt es noch was davon.... Möchte jemand?

Dimitrij                 Ich bin ein echter Russe, orthodox... In der Fastenzeit, vor Ostern, essen wir kein Kalbfleisch...

Olga                      (lacht) Dafür trinken wir Rotwein...

Dimitrij                 Eine kleine Schwäche, Ljlola, ich gestehe es! (Martin und Olga sitzen nebeneinander, Dimitrij gegenüber. An ihren Bewegungen, den Blicken, mit denen sie einander anschauen, merkt man, dass es zwischen den beiden zu funken beginnt. Olga lässt wie zufällig eine Serviette fallen. Martin hebt sie rasch auf. Dimitrij runzelt die Stirn.) Ein „Barolo“, sagst du? Na, uns geht’s ja gut heute...

Olga                      Wo ist eigentlich Harold?

Martin                  Er kommt doch immer zu spät... Du solltest dich daran gewöhnen!

Olga                      Woran sollte ich mich gewöhnen, mein Lieber?

Martin                  Daran, dass Harold nun mal so... (verlegen)  unzuverlässig ist... Dass man immer auf ihn warten muss...

Olga                      (lacht, sieht ihn offen an) Du bist natürlich ein schöner Mann, Martin, aber eine Frau darf niemals warten, denn die Zeit vergeht im Flug... Und an Harold kann man sich nicht gewöhnen. Und weißt du auch, warum nicht?

Martin                  Warum?

Olga                      Weil er einen immer zum Lachen bringen kann.

Martin                  (kalt) Na gut, Olga, die Zeit existiert nicht... Das ist so offensichtlich wie der Sonnenuntergang vor dem Fenster.

Dimitrij                 (unbeherrscht) Aber das ist doch gar kein Sonnenuntergang! Das ist der Widerschein eines Feuers... (geht zum Fenster) Seht ihr das denn nicht? Sieht das denn keiner? Diese Stadt steht wieder einmal in Flammen... Vermutlich ist das sehr deutsch... Man eifert dem alten Rom nach...

Martin                  Nein... (legt den Arm um Olga)

Olga                      Unser Mitja ist ein wenig betrunken...

Dimitrij                 Und wenn schon, was macht das? Ich schäme mich meiner Gefühle nicht!  „...Ach, halbvergessene Labsal... Wonne einer Nacht im Suff... Ein Schluck - und alles ist egal... und nach dem zweiten hörst du nicht mehr auf ...“ Das schrieb mein Freund Chodassewitsch in Paris, ja... Damals hielt ich es für einen Scherz, aber jetzt verstehe ich – das ist für die Ewigkeit... Eine seltsame Zeit haben wir.... Tod und Freude sind heutzutage verwandt... Vermutlich ist das auch sehr deutsch...

Martin                  Nein... Das ist bloß der Berliner Winter, die langen, aufreibenden Sonnenuntergänge. Von Charlottenburg aus sind sie besonders gut zu sehen.

Dimitrij                 Ich sagte damals zu Chodassewitsch: „Da draußen steht das Jahr 21... und die Städte brennen...“ Darauf sagte er: „Sollen sie brennen... Desto heller leben wir“. Und ich wieder: „Warum?“ Und Chodassewitsch,  grimmig, gutaussehend, die Frauen waren verrückt nach ihm: „Vor allem darfst du nicht denken, mein Freund. Vor allem sollst du spielen, und ich werde lesen, denn unser Leben ist ein Spiel. Ein Ringewerfen. Es ist Geschwindigkeit und ewiger Flirt mit dem Tod...“ Ich habe seine Scherze nicht immer verstanden. Ich habe einfach getan, worum er mich bat, und manchmal dachte ich daran, wie ich zum letzten Mal in Russland spielte, als ich noch ein junges Bürschlein war, (zu Martin) wie du, mein Kleiner... Es war Winter, aber ungewöhnlich warm, es taute, die Fenster standen offen. Ich saß am Flügel und spielte Rachmaninow...  Es herrschte eine vage, süßliche Unruhe, warum, weiß ich nicht... Und meine Mutter, Gott sei ihrer Seele gnädig, saß in der ersten Reihe, und ich dachte immerzu, ganz wie früher als kleines Kind, was ist, wenn ich schlecht spiele, was ist, wenn es ihr nicht gefällt. Ich bin nämlich, Freunde, in meinem ganzen Leben keiner schöneren Frau begegnet als ihr. Außer dir, Ljlola... Und dann, mitten im Konzert, steht sie plötzlich auf, geht zum Fenster und sagt laut: Seht doch, Feuerschein!“  Und sie hatte rote Haare... Jelena Nikolajewna ... Eine leuchtende, reglose Flamme... Und sofort gehen alle zu ihr ans Fenster... Ich aber, ich spiele doch... Ich weiß nicht, wie ich mich verhalten soll, soll ich weiterspielen oder mich zu den anderen gesellen... Und es werden immer mehr Menschen dort am Fenster... Sie sind aufgeregt, sie reden durcheinander, ich verstehe nicht, was sie sagen, ich höre nur meine Mama, die immerzu sagt: „Feuerschein“.  Und dann stehe ich auch am Fenster, mit den anderen... (Pause) Und dort – es war, als stünde ein riesiges weißes rotumleuchtetes  Kreuz inmitten der Nacht, und da war auch so ein sonderbares Summen. Und die Glocken auf den Türmen läuteten ganz weich, fast zärtlich... Und dann begriff ich plötzlich, das war ein Baum, der ganz nah am Haus stand  und lichterloh brannte, und die Flammen summten... Und ich dachte: Der Zaun brennt, aber ich irrte mich... Kiew brannte, und wohin man schaute, war Krieg... Und im Kloster läuteten die Glocken das Feuer.... Und dann erinnere ich mich: Wir fahren aus Kiew mit dem Zug hinaus... Ach, was sag ich! Wir fliehen.... Und die grimmige Winternacht rast an den Fenstern vorbei, und überall stehen wie weiße Kreuze die brennenden Bäume... Aber da hatte ich mich schon daran gewöhnt.... Meine Gefühle waren schon abgestumpft, versteht ihr? Sie haben mich verlassen, damit es mich nicht in Stücke reißt... Ich war einfach nur noch wahnsinnig müde. Aber ein geheimer Überlebenswille zwang mich, immer weiter vorwärts zu laufen. (Pause) Wie eine dünne Sichel stand der zunehmende Mond hoch oben am Himmel. Und direkt vor dem Zugfenster schaukelten die Beine der Gehängten, eine endlos lange Reihe von Gehängten, an sämtlichen Telegraphenmasten. Aber auch daran habe ich mich gewöhnt.... Manchmal, wenn die Augen mir zufielen, verschmolzen die wie Kreuze brennenden Bäume mit den Körpern der Gehängten, und dann sahen sie aus wie Gekreuzigte, von Flammen umwogt... (Pause) Kiew und alle umliegenden Dörfer brannten...

Martin                  Ich war immer ein sehr geduldiger Mensch, Dimitrij... Das Einzige, was ich nie ertragen konnte, war die Dummheit der Menschen. Olga, hör nicht auf ihn, das sind nur die langen Berliner Sonnenuntergänge, ich sagte es schon. Sie sind zermürbend, genau wie die Winterkälte...

Dimitrij                 Du bist ein guter Mensch, Martin... Du sagst das, damit Ljlola sich nicht fürchtet.... Aber schau mal, unsere Ljlola ist gar nicht so ängstlich ... „…и жизнь перед нетрезвым взглядом…глубоко так обнажена… как эта узкая спина…у женщины, сидящей рядом...“ [„...vor meinem trunknen Blick das Leben...  nackt bis runter zum Entzücken... wie der lange, schlanke Rücken... dieser schönen Frau da drüben...“]

Martin                  Was? Was sagst du?

Dimitrij                 Das hab nicht ich gesagt, sondern mein Freund Chodassewitsch...

(Harold kommt herein)

Harold                  Der Reichstag brennt!

(Pause)

Dimintrij              Gebt ihm was zu trinken! (Harold nimmt schweigend eine Flasche vom Tisch und trinkt). Das ist ein „Barolo“, ein ausgezeichneter Tropfen.  Dazu passt Käse und Kalbfleisch. In der Küche gibt es noch welches, wenn du möchtest...

Harold                  Die Nationalsozialisten haben gerade den Reichstag angesteckt...

Dimitrij                 (lebhaft) Das hab ich doch gesagt! Ich habe es euch gesagt! Aber das waren die Kommunisten, die den Reichstag angesteckt haben. Ganz bestimmt... Komm, setzt dich erstmal hin.... In Russland sagt man: Die Wahrheit steckt nicht in den Beinen!

Harold                  Auf dem Weg hierher hab ich den Brand schon von Weitem gesehen, ich wollte ihn umgehen, eine Abkürzung nehmen, um schneller hier zu sein. Aber plötzlich begriff ich, das ist ja der Reichstag, der da in Flammen steht, und da konnte ich es mir nicht verkneifen und bin hingegangen, um es mir anzusehen.

Dimitrij                 (lacht) Aber das war gefährlich...

Harold                  (lacht) Das war gefährlich. Dort wimmeln die Nazis herum wie die Kakerlaken bei „Fräulein Elsa“ in der Küche. Und die Polizei natürlich... Und dann brachten sie aus dem Reichstag diesen, wie heißt er noch, diesen holländischen Kommunisten heraus, diesen van der Lubbe... Sie schleppten ihn direkt an meiner Nase vorbei, ich hätte nur die Hand ausstrecken müssen um ihn zu berühren. Ich stand im Schutze eines Baumes, aber ich traute mich nicht hervor...

Dimitrij                 Ich hab‘s euch ja gesagt: die Kommunisten!

Martin                                 (steht auf) Van der Lubbe? Das kann nicht sein! Ich habe ihn doch gerade erst in Amsterdam gesehen, vor nicht einmal einem Monat.

Harold                                  Er hat in meine Richtung geschaut, wir haben uns angesehen. Hinter ihm loderte der Reichstag wie eine Fackel. Man schleppte ihn fort... Und er drehte sich noch mal um und schaute in meine Richtung, aber er sah mich nicht...

Martin                                 Er konnte dich nicht sehen, Harold. Er ist fast blind, der Kommunist van der Lubbe... Von früher Jugend an war er seiner Idee treu ergeben. Sonst hatte er nichts... Wie bei allen Verelendeten... Sie leben nur noch für die Idee...

Harold                                  Wie dem auch sei, jedenfalls wird er wegen Brandstiftung angeklagt werden... Er war nackt bis zum Gürtel... Angeblich hatte er sein Hemd mit Benzin getränkt, und das reichte, den Reichstag in Flammen zu setzen...Sagt die Polizei...

Martin                                 (kalt) Ja, das klingt sehr glaubwürdig: So ein kleiner van der Lubbe hat so einen riesigen Reichstag angezündet...

Harold                                  Ich schätze mal, man wird ihn foltern, damit er gesteht, was er gar nicht getan hat, und dann wird er im Namen des Dritten Reiches hingerichtet. Er ist verloren.

Martin                  Ich schätze mal, er wird die Schuld auf sich nehmen, um seine Genossen zu decken... Armer van der Lubbe! Er wird niemals jemanden verraten... Wir waren früher befreundet, und ich sage euch, er ist ein großartiger Gefährte!

Harold                  (gleichgültig) Das sagst du so, als hättest du ihn schon aufgegeben. Das klingt wie ein Abschied.

Martin                  Ich stimme dir zu: Van der Lubbe ist verloren. Er war es von Anfang an. (Pause) Niemand von uns hat auch nur die geringste Vorstellung von jenen Elendsquartieren, in denen er aufgewachsen ist. Dort gab es nichts außer Schmutz und Dreck, Elend und Verzweiflung, und kaum geboren, warteten die Menschen nur noch auf den Tod. Eines Tages fragte er mich: Sag, Martin, ist es dieses Leben wirklich wert, dass wir so verzweifelt darum kämpfen?“ Ich wusste keine Antwort. Ich habe seine Scherze nie ganz verstanden, so wie damals der russische Pianist die Scherze des russischen Dichters in Paris nie verstand... Aber irgendwo tief in mir drin wusste ich, dass er Recht hat mit seiner bedingungslosen Wahrheit. .. Und jetzt denke ich: Was hat van der Lubbe gefühlt, als er aus seinen schäbigen Fabrikhallen kam und dort im Reichstag stand, zwischen kaltem Marmor, protzigen Kaminen und schwebenden Spiegeln in vergoldeten Rahmen? Niemals in seinem ganzen kurzen Leben hatte er so etwas gesehen. Niemals hatte er auch nur die Zeit gehabt, darüber nachzudenken, was es in der Welt für einen Luxus gibt... Und da begriff er schlagartig, dass er dies alles auf der Stelle in Brand stecken muss, dass er alle 23 Jahre seines eintönigen Lebens nur gelebt hat, um das alles zu vernichten... Was hat er gefühlt in diesem Moment? Was? (Pause) Und, ja... Ja, ich verabschiede mich von ihm! Ich habe ihn aufgegeben.

Dimitrij                 Ich erkenne die Handschrift der Kommunisten! Ihre hinterhältige Art. Ich wittere sie... wie das freie deutsche Volk jetzt sagt. Ich wittere sie mit meinem ganzen Wesen. Einen Fanatiker zu opfern, sein Blut zu schlürfen und dadurch noch ein winzig kleines Schrittchen näher an ihr armseliges Ziel zu gelangen... Harold hat sie treffend bezeichnet: Die Küchenschaben bei „Fräulein Else“.

Martin                  Van der Lubbe ist kein Fanatiker. Er ist ein treuer Anhänger seiner Idee. Er lebte, um für sie zu sterben. Das verdient unbedingten Respekt...

Dimitrij                 Kriminelle Ehrenkodizes lassen mich kalt. Ich habe in Russland genug davon kennen gelernt...

(Pause. Dimitrij und Martin schauen einander feindselig an).

HAROLD              Solange du gemeinsam mit deinem freien Volk alles Mögliche witterst, kümmere ich mich um die Politik. Die Kommunisten sind bösartig und dumm. Man kann ihnen alles in die Schuhe schieben. Und das kommt den Nationalsozialisten mit ihrem  unverwundbaren kleinen Addi sehr gelegen... Die deutschen Nazis sind nicht wählerisch...

OLGA                    Ich finde, diesen Hitler muss man absetzen und aus dem Lande jagen!

HAROLD              Dein Wort in Gottes Ohr, Olga... Aber ihre Partei ist gerade eben ins Parlament eingezogen, und Hitler hat unbegrenzte Macht erhalten.

DIMITRIJ             Oh, ich sehe diese Macht schon!

HAROLD              Nein, du siehst sie nicht! Niemand sieht es... Das Volk steht hinter ihnen....

OLGA                    Hast du Angst?

HAROLD              Nein... Ja... Ich hab Angst, dass wir sehr bald aus Deutschland verschwinden müssen.

OLGA                    (lacht) Aber wir können nirgends mehr hin, hast du das noch nicht begriffen, Harold? Aber sag mal, warum bist du eigentlich nicht aus deinem Versteck hinter dem Baum hervorgekommen, als sie diesen armen Holländer abgeführt haben?

HAROLD              Weil sie mir vielleicht das Gesicht zerschlagen hätten, liebe Olga, und ich muss auf mein Aussehen achtgeben, schließlich trete ich mit dir zusammen auf... Und außerdem kann ich dir vielleicht auch noch anderweitig nützlich sein...

(Pause)

DIMITRIJ             Das heißt also, dieser kleine österreichische Addi singt jetzt in der Politik die wichtigsten Partien? Na gut, trinken wir auf das freie Deutschland?

HAROLD              Guter Witz, bloß die Pointe fehlt.... Addi ist bei Weitem nicht so lächerlich wie bösartig...

OLGA                    Oh Gott! Mein Zwerg Nase...

Martin                  Dabei singt er auch noch lausig...

HAROLD              Dem Volk gefällt es...

DIMITRIJ             Das Volk versteht nichts von Kunst, stimmt’s, Ljola?

OLGA                    Das ist mir doch egal. (legt Martin die Hand auf die Schulter)

HAROLD                              (düster) Dafür versteht das Volk etwas von Stärke...

DIMITRIJ             (düster) Vor sehr langer Zeit, da gefiel dem Volk der Gesang Neros...

OLGA                    Ach ja? Und wann war das?

DIMITRIJ             Vor sehr langer Zeit, Ljola! Im alten Rom... Da waren wir noch nicht geboren. Aber du siehst, die Geschichte wiederholt sich... Auch Nero spielte gern mit dem Feuer, genau wie unser Zwerg aus Österreich. Er ließ die Christen an Holzkreuze schlagen und anzünden. So beleuchtete er abends die Gärten seines Palastes. Und damit er nicht hören musste, wie sie an den Kreuzen schrien, spielte er Harfe und sang dazu... Und das Volk applaudierte, versteht sich.  Das Volk applaudiert immer dem Stärksten.

MARTIN              (sieht Olga an) Und doch hat ihm irgendwann jemand das Maul gestopft...

DIMITRIJ             Wer denn?

MARTIN              Ach, unwichtig... Ein einfacher Hofschriftsteller. Petronius Arbiter. Der stopfte ihm das Maul mit einem Putzlappen: „Ich habe Angst, dass du dir deine göttliche Stimme verkühlst.“

DIMITRIJ             Und das Volk?

MARTIN              Das schwieg  und wartete ab... (legt wie unabsichtlich seine Hand auf Olgas)

DIMITRIJ             Sieh an, mein Kleiner, hast du doch die Universität abgeschlossen? Das ist doch ein klassischer Text aus dem Lateinlehrbuch.

MARTIN              Nein, meine Mutter war Wäscherin und hat nicht genug verdient. Deshalb musste ich nach dem dritten Studienjahr abbrechen...

DIMITRIJ             Bestimmt vergöttert sie heute den kleinen österreichischen Addi und grüßt ihre Wäscherinnenfreundinnen mit „Heil Hitler!“? Alle Wäscherinnen sind ganz närrisch nach ihm.

MARTIN              (beherrscht) Nein. Sie ist gestorben... Hör mal, Dimitrij, nenn mich nicht immer „Kleiner“... Und hör, bitte auf, mich immer zu beleidigen! Ich hab doch recht, Ljola? (zu Dimitrij) Gib mir lieber die Flasche...

(Pause)

DIMITRIJ             Ich wüsste gerne, seit wann Olga für dich „Ljola“ ist? Aber wenn du so mutig bist, Kleiner, dann nimm einen Putzlappen und stopf dem Österreicher das Maul! Übrigens, der „Barolo“ ist alle...

MARTIN              Ich habe dich doch gerade gebeten, damit aufzuhören, Dimitrij.  Es fällt mir immer schwerer, an mich zu halten...

OLGA                    (unterbricht) Mitja, gieß mir Wein ein! Die Flasche steht neben dir...

DIMITRIJ             Ljola, meine liebe, da ist nichts mehr drin, ich schwöre dir! Alles ausgetrunken... ja... Ich hab ihn ausgetrunken und es nicht gemerkt...

OLGA                    Mitja, du bist doch unser Gelehrter, oder?

DIMITRIJ             Nimmst du mich wieder auf den Arm?

OLGA                    Ich denke bloß manchmal, du solltest vielleicht in die Politik gehen, was meinst du?

DIMITRIJ             Wieso? Was soll ich denn da?

OLGA                    Na ja, der Österreicher ist seit einem Jahr Deutscher, mit einem nigelnagelneuen  deutschen Pass... Und du treibst dich schon seit zehn Jahren in Berlin herum und hast es zu nichts gebracht...  Schwadronierst nur ständig über Nero herum... Du bist derselbe Russe geblieben, der du immer warst...

DIMITRIJ             Und was hätte ich tun sollen? Was denn?

OLGA                    Du hättest, zum Beispiel, eine junge Wäscherin heiraten können!

DIMITRIJ             (trocken) Das ist sehr persönlich, Ljola! Das weißt du genau. Sehr persönlich. (bricht in Lachen aus)

Olga singt Verse von Nietzsche.

HAROLD              Von dem Barolo ist tatsächlich nichts mehr da. Wie wär’s dann mit Champagner, Freunde? (öffnet eine Flasche). Trinken wir auf die seltsame Zeit, die da angebrochen ist, und darauf, dass wir hier zusammen sind... wenigstens noch...

OLGA                    Die Insel der Glückseligen... Dorthin hat Nietzsche nach den Zoroastriern  und Griechen alle Gerechten und Dichter geschickt.

DIMITRIJ             Und hier sind wir.

OLGA                    Und Berlin brennt...

(Pause. Sie trinken, lachen)

DIMITRIJ             Ganz gut, der Champagner.

OLGA                    Mitja, mein Lieber, du trinkst zuviel!

DIMITRIJ             Wenigstens ein Mensch, der sich um mich Sorgen macht, so in der Fremde... Danke, Ljola! Das bin ich schon gar nicht mehr gewohnt.

HAROLD              Du wirst allmählich dumm und sentimental...

DIMITRIJ             Ich bin nun einmal Russe! Du denkst in Schubladen,  aber unser Verstand ist allumfassend. In ihm leidet die Seele...

MARTIN              Ich frage mich, was du wohl morgen früh sagen wirst...

DIMITRIJ             Ich gebe dir jedes Wort schriftlich, Kleiner... Ich rede nicht nur so dahin!

MARTIN              Ich habe dir gesagt, du sollst nicht immer „Kleiner“ zu mir sagen...

OLGA                    Sei still, Martin... Mitja, mein Guter, beruhige dich, ich bitte dich...

DIMITRIJ             Ich bin doch ganz ruhig, Ljola, so ruhig wie noch nie! Ich bin heute einfach sehr glücklich!

MARTIN              Selig sind die Besoffenen.

DIMITRIJ             Ich weiß selber nicht, was mit mir los ist... Ich freue mich heute über alles, sogar über dich, Martin...

MARTIN              Ich fühle mich geschmeichelt...

DIMITRIJ             Halt den Mund, du Hobby-Student... Lass lieber unsere Ljola reden... Ljola, sei mir nicht böse, ich muss noch was trinken...

HAROLD              Richtig so! (öffnet die nächste Flasche)

(Pause)

(Monolog oder Rezitativ Olgas)

OLGA                    Das alles ist mitunter unerklärlich, doch

manchmal erinnere ich mich

an das,  was früher war

na, sagen wir, vor 10, vor 15 Jahren,

vor langer Zeit einmal, in früher Jugend,

viel besser als an das, was gestern war...

Aus meiner Jugend, ach, was sag ich,

aus meiner Kindheit blieb mir nichts als Fröhlichkeit

in der Erinnerung,  denn ich bin doch

ein froher Mensch, das war ich immer, immer, immer...

Und die Sonne leuchtet so innig, und der Schnee blendet die Augen,

dass mir die Tränen kommen... oder plötzlich hat jemand Milch verschüttet, und das Kindermädchen

befiehlt mir, die Puppen und die Bücher wegzuräumen... und darin erahnt man soviel Glück,

dass man, kaum ist des Morgens man erwacht, anfängt zu singen... Das Kindermädchen hatte eine

schöne Stimme, ein ganzes Meer von Klängen... Doch die der Musiklehrerin Charlotta von Aschenbach

war erheblich schlechter...  ausgedörrt war sie, wie tot...

Doch mir gefiel es,

wie das Kindermädchen sang, und ich machte ihm alles nach... Charlotta Karlowna

schimpfte,  und dann sagte sie plötzlich, dass ich Recht habe, dass ich richtig singe...

Das war das erste Aufblitzen des Glücks! Trauer jedoch ist Schwäche. Sie

nimmt dir soviel Kraft, und deshalb war ich beinah niemals traurig...

Und doch sind wir jetzt hier, wie nanntest du es, Mitja? In der Fremde, ja? Trotzdem sind wir hier Verwundete der Trauer...

(Pause)

Oder noch so ein Aufblitzen... Ich war ein Mädchen von 16 Jahren, aber schon sehr früh

verliebt in einen Schauspieler... Ich, ein Mädchen, im Sommer auf dem Land bei Moskau...

Wir waren in unserem Sommerhaus in Balaschicha... Papa liebte mich, doch Mama war nur

mit ihrem Gesang beschäftigt... Eines Tages hörte sie  ganz lange zu, wie ich sang, und dann

sagte sie zu mir nur ein einziges Wort: „Nein“,

und sprach dann nur noch zu Charlotta Karlowna von Aschenbach,

wie durch mich hindurch, so als wäre ich gar nicht

da... Sie sagte:

„Sie verstehen doch, Charlotta

dass alles dies

nur unser

häusliches Vergnügen ist, dass ein hübsches Mädchen

schön singen muss,

denn darin liegt der starke Zauber der Jugend,

mehr aber nicht... Ljola könnte in

einem guten Chor mitsingen, sogar vielleicht

im Stadttheater... Mehr aber

nicht... Sie wird niemals

die erste sein, nicht einmal Solistin, nie... Also

wozu dann dieses Leben für die Kunst, wenn du nicht

erste, nicht

die Einzige bist?

Wozu? Denn in der Kunst zählt nur der erste, die

anderen sind nicht der Rede wert.“ Das

sagte Mama zu Charlotta Karlowna ganz zärtlich und

sehr ruhig,

mit halbgeschlossenen Augen, so als stünde ich nicht neben ihr!

Als hätte es mich nie gegeben!

Sie riss mir das Herz in Stücke, sie dachte, dass sie die Wahrheit sagt,

sie dachte, sie sei unvoreingenommen, und ich sah, dass ich für sie

nicht mehr existierte... Und plötzlich sagte Charlotta Karlowna irgendwie sehr

russisch: „Nein“

Und Mama  lachte, aber so ganz

abwesend,

als wäre sie für immer von uns fortgegangen

in ein anderes Leben.

„Wie starrsinnig seid

doch ihr Deutschen“,

warf sie hin, schon im Weggehen... Ich konnte

weder weinen noch schreien. Ich sagte nur zu Charlotta,

genauso sanft wie meine Mutter: „Ich werde nicht mehr singen...

nie mehr...“ Doch Charlotta sagte nochmals:  „Nein... Du

kannst schon nicht mehr aufhören zu singen. Schon sehr bald

wirst du das  selbst begriffen haben!“

Ich werde nicht mehr singen. Ich habe meine Liebe verloren...

Nein...

Charlotta Karlowna, ich werde nicht mehr...

Nein...

Es war Sommer. Hitze. Ich glaube, Mitte Juli...

Im Garten rief der Vater: „Mein Kind, hast du geweint?“

Nein, Papa.

Ich glaube dir nicht.

Nein, Papa.

Ich konnte bloß heut Nacht nicht schlafen.

Mein Kind, ich will nicht, dass du traurig bist... Ich habe einen alten Freund

zum Mittagessen eingeladen. Er ist bei den Nachbarn zu Besuch.

Er heißt Meyerhold.

Beim Essen war die Mutter sanft und zärtlich, als wäre ich nicht ich, sondern

ein  neues Schoßhündchen, von einer seltenen Rasse, das man gut behandeln muss.

Das man hegen und pflegen muss. Von dem man aber nichts erwartet.

Ich hatte Angst, Meyerhold nur anzuschauen. Er war wunderbar.

Er gehörte zu jenem Leben, das mir verschlossen war für immer.

Einen Moment dort am Tisch schien es mir, er suche

mit seinen Augen meine Augen... Na ja, ein hübsches Mädchen

und sie singt ganz hübsch... Aber ich brauchte etwas ganz anderes.  Es war mir

unerträglich. Ich stand auf und trat ans Fenster, nur damit er,

Meyerhold, mich nicht so intensiv anschaute.

Und plötzlich stand er auf und kam, vor aller Augen

zu mir und sagte, genau wie mein Vater: „Kind,

ich komme morgens oft

an eurem Haus vorbei...“ Und ich wollte irgendetwas

sehr Böses sagen,

aber ich wusste nicht, was... Damit er nicht mehr

mit mir sprach. Es war mir unerträglich. „Und was

sehen Sie jeden Morgen?“ „Ich höre eher... eine wunderbare junge Stimme... Sind Sie das?“

„Mein Kind, werden Sie ganz schnell erwachsen... Ich möchte, dass Sie bei mir

Blok singen... So eine Stimme vergesse ich nicht...“

Doch  er lachte nur, seltsamerweise.

Nein...

Aber er sah mich so intensiv an. Er wendete

den Blick nicht von mir. Er nahm

meine Hand und presste sie, dass mir die Finger

schmerzten... Ich

spürte, dass ich glühe. Langsam

verbrenne ich, doch die Finger

sind wie Eis

nein... nein... nein...

Im Jahre 18, in den Arkaden von San-Galli, sang ich in der „Nesnakomka “ von Blok.

(Pause)

(Auf der Straße Lärm. Geschrei)

OLGA                    Was ist das? Schüsse?

HAROLD              Nein, das ist Feuerwerk... Das deutsche Volk beginnt ein neues Leben!

MARTIN              Noch Champagner? (Lässt den Korken knallen. Gelächter. Genau wie zu Beginn der Szene stehen Dimitrij und Martin auf und ziehen den Vorhang von beiden Seiten zu, wie die Mohren in Meyerholds Theater. Das Licht geht aus.)

 

 

 

 

 

 


Даниил Гранин: «Переписка Ивана Грозного с Крупской»

12-03-2014 просмотры 1 762

Даниил Гранин:  "У нас нет гражданского общества. Мы его поляризировали: с одной стороны, миллиардеры, а с другой - бедняки. У нас появился класс или слой богатеев, которые позволяют себе жить, не считаясь с тем, как живет народ. Это аморально, нагло, вызывающе. Я не говорю о бомжах, которые выброшены из жизни в силу каких-то обстоятельств. Людям недоходных специальностей - не министрам, не бандитам, не депутатам - тем, кто хотел остаться честными, нет благополучного места в нашем обществе. В нем властвует культ денег, поэтому оно разобщено. Советское общество было куда более сплоченным".

 

granin

 

Писатель Даниил Гранин: "У нас появился слой богатеев, живущих

аморально, нагло, вызывающе"

К предстоящему 65-летию Победы в Великой Отечественной войне телеканал "Культура" готовит ряд премьер, а также ретроспективы военных фильмов, концертные программы... Cпециально для "Известий" Татьяна Эсаулова побеседовала с патриархом нашей литературы Даниилом Александровичем Граниным, создавшим для канала "Культура" несколько документальных циклов о войне, судьбе и совести.

вопрос: Даниил Александрович, вы избегаете журналистов и неохотно даете интервью, а ведь не раз повторено: "Скромность - прямой путь к забвению"...

ответ: Я с этим выражением абсолютно согласен, но мне жалко тратить время на всякие светские и общественные обязанности. Когда меньше публичности, больше остается времени на работу, и я думаю, что это самое главное. Я бы сказал даже так: больше остается времени на одиночество. Мне не хватает одиночества, чтобы о чем-то подумать, что-то понять...

в: Сегодня военную тему раскрывают по-разному - от документального жанра до фантастики. Как найти правильный тон, рассказывая о Великой Отечественной войне в наше время?

о: Всё зависит от художника. Новый фильм Сокурова "Читаем блокадную книгу" сделан в соответствии с "Блокадной книгой", которую мы написали с Адамовичем. Сокуров пригласил зачитывать ее не актеров, а просто людей разных специальностей, разного уровня образования. Это было для меня настоящим открытием. Официант, историк, военный, читая отрывки из "Блокадной книги", видят, чувствуют события совершенно по-другому. Читают по-настоящему, переживая. Эти 10-15 человек вдруг стерли пыль времени с этих текстов.

в: Как вы считаете, нужна ли нам вся правда о Великой Отечественной войне?

о: Мы не знаем, что такое правда о войне. Немцы пишут свою правду, мы - свою. Немцы много лет говорили о себе как о жертвах. А для нас это совершенно странно выглядит, потому что жертвами были мы - в Ленинградской блокаде погибло около миллиона человек! Тогда вопреки всем законам воинской чести вермахт старался удушить город голодом. Есть ли единая правда о войне? В чем-то она должна сходиться. Разгром фашизма. Гибель мирного населения... Да, были и остаются бесспорные истины.

в: А какая она, ваша война?

о: Участники войны чаще вспоминают дружбу и тяжелый труд. Голодные, в мороз чистили занесенные снегом окопы, ходы сообщения. Когда наступали, копали и долбили мороженую землю, строили землянки. А еще хуже, когда весной затопило, и мы должны были жить в ледяной воде по пояс - вот что такое война. Это адский труд, который не может или почти не может передать современный режиссер или сценарист - у них нет этого в памяти.

в: В одной из своих телепрограмм вы отметили: "Когда деревья сбрасывают листья, обнажается их характер. Вот так и человек открывается в некоторые минуты". В какие моменты жизни обнажился ваш характер?

о: Такой вопрос предполагает, что я занимаюсь самонаблюдением, а я этим не занимаюсь, как правило. Иногда бывает, конечно, но меня больше интересует наблюдение за другими людьми.

в: Что в жизни вам не удалось изменить, а очень хотелось бы?

о: Довольно сложно анализировать собственную жизнь, да еще публично. Жизнь нельзя радикально менять. Ее можно продолжать. У жизни есть какой-то свой узор, свой орнамент. И он лучше виден со стороны. Сам человек не всегда понимает и видит эту свою линию жизни. Я, конечно, во многом недоволен тем, как я жил и что делал. Какие-то поступки вспоминаю со стыдом, иногда с досадой. Я, например, хотел быть историком, но мать решила, что это не специальность. И она была абсолютно права. Нужно было зарабатывать на жизнь, потому что к этому времени отца моего выслали, и мать нас с сестрой обеспечивала одна. Я пошел в технический вуз, получил профессию, связанную с гидроэнергетикой. А попав на строительство электростанций, убедился, и это было для меня особенно тяжело, как это уродует природу. Что мы сделали с нашими великими реками - с Волгой, с Днепром? Равнинные гидростанции - это просто ужасно! Было затоплено громадное количество земель, городов, деревень. Совершенно антиэкологичные проекты... В течение жизни набираются вещи, о которых не хочется вспоминать. Я думаю, у каждого так. Но для писателя все эти разочарования - хорошая подпитка.

в: Обычно трудности объединяют людей. Как вы думаете, почему мы сейчас разобщены?

о: У нас нет гражданского общества. Мы его поляризировали: с одной стороны, миллиардеры, а с другой - бедняки. У нас появился класс или слой богатеев, которые позволяют себе жить, не считаясь с тем, как живет народ. Это аморально, нагло, вызывающе. Я не говорю о бомжах, которые выброшены из жизни в силу каких-то обстоятельств. Людям недоходных специальностей - не министрам, не бандитам, не депутатам - тем, кто хотел остаться честными, нет благополучного места в нашем обществе. В нем властвует культ денег, поэтому оно разобщено. Советское общество было куда более сплоченным.

в: Раньше Комарово, где мы с вами беседуем, было уникальным местом встреч великих деятелей нашей культуры и науки. Является ли разобщенность в обществе следствием разобщенности культурной элиты?

о: Я думаю, дело в характере теперешней жизни. Комарово действительно было очень симпатичным оазисом культуры, я бы даже сказал, заповедником. В этой части Комарова жили Козинцев и Хейфиц, Ахматова, Шостакович, Лихачев, Товстоногов... Был особый стиль поведения, царство импровизации. Вдруг приходят гости, а ничего в доме нет - и начинают соображать застолье: водка, хлеб с маслом, винегрет какой-нибудь. Даже могли просто так посидеть - главным было общение. Обсуждали, что творится в кино, в театре, в музыке, в физике, в биологии. Сталкивались разные ментальности, разные области культуры.

в: Вы общаетесь с молодыми. Меняется ли характер русского человека?

о: Да, меняется. Молодое поколение культурой не занимается - это не престижно и ни к чему. И пишут они сочинения на тему: "Переписка Ивана Грозного с Крупской". Им что Крупская, что князь Курбский - один черт! Мы потеряли молодого человека. А раньше у нас была хорошая школа и хорошее высшее образование.

в: Какая книга в вашем понимании является талантливой?

о: Теперь у нас и в литературе тоже появилось понятие рейтинга, которое замещает понятие таланта. А при чем тут талант? Ни при чем. Рейтинг к таланту не имеет никакого отношения. Даже наоборот, талантливая книга - чаще всего трудная книга для чтения.

в: Ушли из жизни великие русские интеллигенты Дмитрий Лихачев и Александр Солженицын. Их называли "совестью нации". Кто в нашем обществе сегодня занимается вопросами, связанными с совестью?

о: У нас нет ни одного учреждения, которое занимается совестью, и нет "специалистов по совести". Вопросы морали, этики возникают на почве культуры, а культура у нас не является приоритетом. Если культуры нет среди приоритетов, то возникает ощущение, что это вообще маловажная, малонужная, неактуальная область жизни. А если культура не приоритетна, можно ли говорить, что совесть - актуальная проблема? Деревни нет - уничтожена. А деревня всегда была источником культуры русской. В школах русская литература, поэзия, история на втором-третьем месте, потому что на первом - компьютеры, теория информации, математика, физика. А эти предметы не занимаются моралью и этикой. Понятие совести не включается в учебники и в уроки. Не преподают... Совестливым быть невыгодно.

в: Какие ценности вы считаете для себя главными?

о: Для меня великая ценность - наша культура. Я имею в виду прекрасные творения человека - поэтические и музыкальные, архитектурные и живописные. Нам трудно понять гений математика, физика, и это, по большей части, не вечно. Но когда слушаешь музыку Моцарта или читаешь стихи Пушкина, понимаешь: это и есть абсолютные ценности. И какое счастье, что ты можешь всё это читать, слышать и воспринимать... Мы часто обегаем музеи, торопимся, спешим, а ведь каждая картина - создание, с которым надо стремиться перейти "на ты". Недавно вышла новая книга о Леонардо да Винчи - очень хорошего английского искусствоведа, много лет занимавшегося только Джокондой. Он в ней постоянно что-то находил, открывал. А почему я занимался этим всего 10 минут? Или другой пример. В Японии, когда наступает пора цветения вишни, японцы семьями часами сидят и созерцают это прекрасное цветущее дерево. А я не смог этого вытерпеть, я другой! У меня нет той ментальности, но я восхищаюсь японцами. Это особая культура, особое желание. Свое детство я провел в деревне. А в русской деревне поют большей частью жалостливые песни - поют и плачут от избытка чувств... У каждого народа есть какие-то свои сокровенные отношения с природой, с красотой, с искусством.

Интервьюер Татьяна Эсаулова

 Газета "Известия" 


Гранин Даниил Александрович

12-03-2014 просмотры 2 007

granin

 

 

 

 

 

 

 

GraninDaniilAleks1

 

Гранин Адамович Блокадная книга

 Алесь Адамович и Даниил Гранин в период работы над "Блокадной книгой".

Гранин Адамович в гостях у героев книги 1984Даниил Гранин и Алесь Адамович в гостях у героев "Блокадной книги" в юбилей снятия блокады 28.01 1984 г.

 

гранин - Маканин Большая книга 2013

Даниил Гранин и Владимир Маканин на церемонии вручения премии  "Большая книга", Москва. Пашков Дом, ноябрь 2013.

                                                                                                                                                                                         Фото Ирины Ковалевой

Гранин в Бундестаге 27 01 2014   - с Меркель и президентом Гранин в Бундестаге 27 01 2014

ВИДЕО: Выступление Даниила Гранина в Бундестаге 27 января 2014 года.

Вечера с Петром Великим 

Линия жизни

в ТВ-проекте "Люди Победы"

ПРОИЗВЕДЕНИЯ:

 

Зубр

Мой лейтенант

Бегство в Россию.
роман. - «Новый Мир»,  1994, №7-9
 
Два рассказа.
«Вопросы литературы»,  1998, № 2
Сюpпpиз.
«Звезда», 1999, № 1 
 
Рассказы
«Дружба Народов», 1999, № 2
. 
Нина.
 Рассказ«Дружба Народов»,  1999, № 5
Наваждение.
Из цикла “Чудеса любви”. - «Дружба Народов»,  1999, № 12
Памяти Николая Сладкова
«Звезда»,  2000, № 1
 
Вечера с Петром Великим.
Сообщения и свидетельства господина М. - «Дружба Народов», 2000 № 5-7
 
Чему учит история....
Беседу вел В. Оскоцкий. - «Вопросы литературы», 2001№3 
.
История создания «Блокадной книги»
«Дружба Народов», 2002, № 11
По ту сторону.
Повесть. - «Дружба Народов»,  2003, № 1

Повесть. -  «Дружба Народов»,  2003, № 9
Листопад.
«Звезда», 2008, № 1-2

Любовь – это лучшее изобретение человечества 
Диалог. -  «Октябрь», 2009, № 7
Яркая заплата.
Диалог. - «Октябрь»,  за 2009, № 10 
Мифы сталинизма. Две конференции. 
«Вестник Европы»,  2009, № 25
Все было не совсем так.
«Звезда»,   2010, № 4 
 
Капитаны и смазчики.
Диалог. - «Октябрь»,  2010,  № 6
Заговор.
«Звезда»,  2012, № 1
 
Как жили в блокаду. 
«Звезда»,  2014, № 1

ИНТЕРВЬЮ:

газета "Известия"

Ссылки:

Страница в ВИКИПЕДИИ


Александр Городницкий: интервью «Звездному Бульвару»

12-02-2014 просмотры 1 335

"... я был блокадным ребенком, меня увезли из Питера по ледовой трассе уже умирающим от дистрофии. Потом 17 лет провел в экспедициях на Крайнем Севере. Мне приходилось есть солонину на военных кораблях и пить ржавую воду из судовых танков". Александр Городницкий

городницкий

 

 

Ученый-геофизик, доктор геолого-минералогических наук Александр Городницкий известен широкой публике как прежде всего как легендарный бард и один из основоположников авторской песни. Не так давно на встрече в Марьиной роще в Еврейском общинном центре он представил гостям одну из частей своего нового фильма «Легенды и мифы Александра Городницкого». А затем ответил на вопросы «Звездного бульвара».

— Александр Моисеевич, перешагнув 80-летний рубеж, вы по-прежнему активно занимаетесь творчеством и наукой. Как вам это удаётся?

— Не знаю. Мои родители не дожили до 80-летия, у меня нет хорошей генетики. Кроме того, я был блокадным ребенком, меня увезли из Питера по ледовой трассе уже умирающим от дистрофии. Потом 17 лет провел в экспедициях на Крайнем Севере. Мне приходилось есть солонину на военных кораблях и пить ржавую воду из судовых танков. Моей заслуги в этом нет. Как тут не поверить в Бога?

— Ваш девиз — «Лучше жалеть о том, что пошел, чем о том, что не пошел».

— Это слова Ромена Ролана. В мальчишеское время хотелось взять девиз и иметь героя как образец для подражания, и я решил, что должен сделать из себя не просто мужчину, а мужчину с элементом легендарности. Я всегда ввязывался во все авантюры, хотя по натуре не очень смелый человек. Часто приходилось попадать во внештатные ситуации.

— Какая из них запомнилась больше всего?

— Самая страшная. Когда пришлось стрелять в людей. В 1962 году я был начальником геологической партии, в которой находилась единственная на всю округу женщина, Нина, эффектная блондинка. А километрах в 20 от нас располагалась огромная буровая, где работали расконвоированные зеки-уголовники. В День шахтера (я до сих пор не люблю этот праздник) туда, видимо, завезли спирт. А на рассвете я проснулся из-за визита десятка незваных гостей. Федя, их главарь, закричал: «Саня, мы тебя не тронем, а девку нам отдай». Что было делать? Кинулся в палатку, нашарил карабин. Нинка в слезах, с размазанной по лицу тушью, визжит ... А они вышли из саней и идут на меня. И ту я неожиданно успокоился и, вспомнив уроки военного дела, выстрелил Феде в лоб. Он упал. Я даже подумал, что убил его, но пуля просто оцарапала голову и сбила шапку. Подвыпившая ватага залегла и стала отползать к трактору. Со словами «мы все равно тебя прикончим» они уехали. А на исходе дня — снова едут. Федя с перевязанной головой издали кричит: «Саня, не стреляй! Мириться едем». А на санях — ящик спирта. (далее…)


Писатели — для Тарусской больницы

12-01-2014 просмотры 1 165
Тарусские вечера
2 декабря в Овальном зале Библиотеки иностранной литературы Сергей Гандлевский и Максим Осипов проводят благотворительный вечер в пользу Тарусской больницы.
Вечер организован в рамках Клуба друзей Тарусской больницы, проект Тарусские вечера.
Сергей Гандлевский будет читать  стихи, а Максим Осипов, прозаик, драматург и главный врач Тарусской больницы, представит новую пьесу — литературный моноспектакль «Риголетто» (трагедия вежливости) .
Все собранные средства будут направлены на нужды  Тарусской больницы.
Начало в 19.30.
Билеты в продаже. Заказ билетов по тел. 8-916-931-89-78.
Адрес: Николоямская, дом 6.
Афиша - Гандл
Цель Общества Помощи Тарусской  Больнице — превращение Тарусской больницы в хорошо укомплектованный и оборудованный центр медицинской помощи населению Тарусы, имеющий хорошие связи со специализированными больницами Калуги и Москвы. При этом больница должна быть в состоянии оказать квалифицированную медицинскую помощь в подавляющем большинстве случаев.

Литературная критика и общественное мнение

11-30-2014 просмотры 930

В Сахаровском  центре в рамках Non/fictioN 16 прошла российско-норвежская дискуссия о влиянии литературной критики на общественное мнение: "Литературная критика и общественное мнение - кто на кого влияет".

Часто ли книжная рецензия выливается в дискуссию по важной общественной проблеме? А в скандал? Каким языком ведутся дискуссии и как он меняется? Нужны ли дискуссии между идейными противниками или это пустая трата времени? А как все это устроено в Норвегии – сегодня и лет сто назад? Определяет ли сложившееся общественное мнение, о каких книгах напишет обозреватель и как он их оценит – или все устроено наоборот?

Дискуссия

Фото Екатерины  Турчаниновой

 

В обсуждении приняли участие литературные критики Константин Мильчин (Россия) и Синдре Ховденак (Норвегия), а также лингвист Ирина Левонтина и политолог Дмитрий Орешкин. Модератор - Ольга Дробот.

Видеозапись дискуссии можно посмотреть и послушать ЗДЕСЬ

Фото мероприятия можно посмотреть  ЗДЕСЬ

 

На стенде норвежского агентства НОРЛА на Non/fictioN 16. 
НОРЛА - это государственное некоммерческое информационное агентство. Оно распространяет за пределами страны информацию о норвежской художественной литературе и норвежских писателях.

Норв издат 1

 

Норв издат

Фото Екатерины Турчаниновой


Шведские посиделки на ПЕНовской кухне

11-30-2014 просмотры 1 002

Ярмарка Non/fictioN – прекрасная возможность повстречаться со старыми добрыми друзьями. Ула Валлин, член Шведского ПЕН-центра, владелец стокгольмского издательства «Эрзац»,   заглянул в наш офис на Неглинной.

Уло Валлин - 1

 

 

 Гость живо интересовался всем происходящим в Русском ПЕНе и в свою очередь поведал, чем живут шведские коллеги. Со Львом Рубинштейном, чья книга готовится к изданию в «Эрзаце», им также было что обсудить.  

уло Валлин -3

Уло Валлин -2

 

К беседе  Михаила Демченкова с Ула Валлином присоединился только что получивший билет члена Русского ПЕНа Артур Соломонов. Билет был гостем одобрен – оказывается, у шведов никаких корочек нет. Общий язык был сразу найден – благо Ула прекрасно говорит по-русски и интерес его к России не случаен.

 

 

PEN

 

 

Екатерина Турчанинова


«Поэтка. Книга о памяти: Наталья Горбаневская» на Non/fictioN 16

11-30-2014 просмотры 1 349

горбаневская фото

 

В годовщину со дня ухода Натальи Горбаневской - поэта, переводчицы, правозащитницы, участницы акции протеста на Красной площади в августе 1968 года -   на книжной выставке -ярмарке интеллектуальной литературы Non/fictiоN16 была представлена книга воспоминаний о ней ее друзей и близких - "Поэтка. Книга о памяти: Наталья Горбаневская".  Книга собрана Людмилой Улицкой и выпущена издательством  АСТ, 2014.  Л. Улицкая читала стихи Натальи Горбаневской и отрывки из воспоминаний, опубликованных в книге.

Улицкая - обложка

 

 

зал -Горбаневская

Фото из ФБ Наталья Осипова 

 

 

Публикуем один из фрагментов этих воспоминаний - Филиппа Дзядко.

(далее…)


«Персональные данные» Игоря Волгина

11-29-2014 просмотры 2 071

Новая книга Игоря Волгина "Персональные данные"  только что выпущена в свет издательством "ВРЕМЯ".

Волгин-обложка

ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО в газете "Новые известия", за 28 Ноября 2014 г.

Поздние, но не запоздалые стихи
Игорь ВОЛГИН, 1942, Молотов (Пермь)
Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»

Я знаю Игоря Волгина – страшно сказать – уже полвека, и всё это время он остается до неестественности «красивым, двадцатидвухлетним» среди всех нас, до ужаса естественно стареющих. Приходила завистливая мысль: где же, в каком чуланчике души прячет он свой наверняка неумолимо стареющий дорианогреевский портрет и как ему это удается? А он то и дело преподносит неожиданность за неожиданностью в самых разных жанрах и, по-моему, не собирается останавливаться. (далее…)